Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

«Импорт» балета в Большой театр состоялся в декабре 1946 года, те же балетмейстер Лавровский и художник Вильямс, та же Джульетта — «импортированная» Уланова с ее непревзойденным пробегом, а вот мужские партии танцевали уже другие: Ромео — Михаил Габович, Меркуцио — Сергей Корень (сверхпопулярный артист, с которого даже лепили фарфоровые фигурки), Тибальд — Алексей Ермолаев. Дирижировал Юрий Файер. В 1955 году эта версия балета попала на кинопленку, но Прокофьев ее не увидел, тяжелая болезнь — гипертония — унесла его в могилу. Композитор умер 5 марта 1953 года в своей коммунальной квартире в проезде Художественного театра[68]

. Шостакович заметил в этой связи, что, мол, жалко — Сергей Сергеевич не узнал о смерти Сталина. Гроб с телом Прокофьева никак не могли вынести из его дома — квартал вокруг Дома союзов был оцеплен тройным кольцом милиции и сотрудников госбезопасности, охранявших тело усопшего вождя народов. С трудом удалось найти букетик цветов на могилку композитора на Новодевичьем кладбище.

В 1940-е годы Прокофьев не появлялся в Поленове, а безвылазно находился на Николиной Горе, по совету докторов, не одобрявших слишком долгие переезды. В августе 1948 года он закончил работу над оперой «Повесть о настоящем человеке» по мотивам одноименного произведения Бориса Полевого, заслужив не похвалу, а резкую критику советских музыковедов (иногда они писали правду). Оперу положили на полку, премьера ее состоялась в Большом театре лишь в октябре 1960 года, оставив неизгладимый след в народном фольклоре. Главному персонажу оперы летчику Мересьеву какие только слова не приписывали: «Сестра, сестра, подай мне ноги!» или «Не надо, не надо, я буду летать!» Не помогла опере и ее реанимация в 1985 году, несмотря на участие в ней популярного тогда Александра Ворошило.

Но пока, в 1930-е годы, Сергей Сергеевич еще полон сил, местных поленовских детишек он пробует учить азам бокса — апперкоту и хуку, а со взрослыми любит сразиться в шахматы, причем сразу с несколькими противниками. Игра идет на главный приз дома отдыха — пирог с яблоками. Прокофьев был азартным, а потому иногда себя не контролировал. «Помню, мы устроили сеанс одновременной игры. Сергей Сергеевич выступал сразу против пяти претендентов на шахматную корону Поленова. Среди них были Габович и я. Как водится, нас обступали болельщики, давали советы, и Прокофьев очень нервничал. Когда ему кто-то сказал, что он нарушает регламент и слишком долго думает над каждым ходом, он в гневе даже раскидал фигуры на доске. Потом аккуратно их собрал, расставил, и наша игра длилась уже без всякого регламента — три часа. В конце концов он все-таки сдался мне, выиграв, правда, у остальных, а с Габовичем свел вничью», — пишет Асаф Мессерер.

Прокофьевские афоризмы остались в памяти членов поленовского клуба «Четырех коней»: «Шахматы — это музыка мысли» или «Шахматы для меня — это особый мир, мир борьбы планов и страстей». Еще в юности Сергей Сергеевич замыслил переделать привычную квадратную доску на шестиугольную. Его партнеры по игре — а с кем он только не сражался — высоко оценивали способности композитора. Это и Эммануил Ласкер, и Давид Ойстрах, и Михаил Ботвинник, Хосе Рауль Капабланка.

Азартный Прокофьев вполне мог себе позволить кидаться шахматными фигурами в артистов Большого театра — он ведь и сам достиг роли ферзя в советской музыке, что подтверждают шесть Сталинских премий, полученных им всего за девять лет, с 1943-го по 1952-й. А в 1946-м он получил сразу три премии (в том числе за музыку к балету «Золушка») — случай редкий! Всего в СССР было семь шестикратных лауреатов в области искусства (в их числе актер Николай Боголюбов, режиссеры Николай Охлопков, Юлий Райзман и Иван Пырьев). Прокофьев мог получить и седьмую, как авиаконструктор Сергей Ильюшин (единственный в своем роде), но они с Иосифом Виссарионовичем как-то неудачно умерли, в один год. Хотя лишь самому композитору была ясна истинная цена этого лауреатства, ибо в ту эпоху правили в советской музыке пешки, пробравшиеся на короткое время в ферзи, много крови выпившие у Прокофьева и ускорившие его кончину.