Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Переселение в новую огромную квартиру ознаменовало собой и очередной период травли. Она как бы с этого и началась, символизируя вторую сторону медали, получаемой от власти, действующей и кнутом, и пряником. В конце 1940-х годов в СССР началась новая идеологическая кампания по борьбе с формалистами, космополитами и низкопоклонством перед Западом. Шостакович в это время преподает в Московской консерватории, руководимой его другом Виссарионом Шебалиным, где у него немало учеников. В отчете о проверке консерватории, датированном 2 февраля 1948 года, ее назвали «питомником формалиствующих молодых композиторов и музыковедов». Далее говорилось: «Член парткома Ойстрах постоянно выступает против обучения пианистов и скрипачей основам марксизма-ленинизма. Профессора Нежданова, Козолупов, Юдина говорят своим студентам: “Меньше занимайтесь марксизмом, это — прикладная дисциплина, за нее можно браться в последнюю очередь”. Многие педагоги консерватории не ходят на собрания. Газет не читают, в политике не разбираются». А если и читают — то только в уборной.

Проверка не прошла для консерватории бесследно, вскоре, в июле 1948 года, Шебалин был снят с должности. Выгнали и Шостаковича, лишив его звания профессора. Увольнение произошло своеобразно — композитор пришел на занятия, а ему отказались выдавать ключ от аудитории. Уволили его за дело — совсем не разбирался в марксизме-ленинизме, а ведь ему доверили принимать экзамен по этому важнейшему для всех музыкантов предмету. Но что он мог спросить? Как-то сидит Шостакович на экзамене в консерватории и думает, какой бы вопрос задать студенту, чтобы тот наверняка ответил. А в аудитории висит плакат «Искусство принадлежит народу. В. И. Ленин». Композитор спрашивает: «Кому принадлежит искусство?» Студент молчит. «Ну, кому, подумайте, вспомните, что Ленин по этому поводу сказал?» Студент — бестолочь такая! — так и не понял и двойку получил. А в другой раз Шостакович поставил пятерку студентке, которая на вопрос, что такое «ревизионизм», ответила: «Это высшая стадия развития марксизма-ленинизма».

В Союзе композиторов его тоже мучили, заставив изучать работы Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» и «Экономические проблемы социализма в СССР». Все советские люди должны были прочитать их и законспектировать. Так, к Шостаковичу прикрепили специального преподавателя, проверявшего его тетрадки, которые за композитора вел его друг Исаак Гликман. Преподаватель приходил прямо в квартиру на Кутузовский принимать у композитора зачет, размеры хоро́м Шостаковича поражали его куда меньше, нежели отсутствие на стенах портретов вождя: «А где у вас товарищ Сталин? Что-то не вижу!» Шостакович виновато улыбался в ответ.

Дочь композитора Галина через много лет передавала драматическую обстановку, царившую в то время в доме: «Отец ходит по квартире из комнаты в комнату и непрерывно курит. С мамой они не разговаривают. Мы с Максимом тоже молчим, в такие моменты вопросы задавать не принято… Это — зима 1948 года. Мне почти двенадцать, Максиму — десять. Мы знали, что во всех газетах превозносят “историческое постановление” Центрального Комитета партии “Об опере ‘Великая дружба’ В. Мурадели”, а музыку Шостаковича и прочих “формалистов” бранят на все лады. Максим учился в музыкальной школе, а там “историческое постановление” штудировалось. Учитывая это, родители решили, что лучше ему некоторое время в класс не ходить». Как бы ни старались не посвящать детей в подробности, они и сами могли догадаться о причинах происходящего. Ведь и раньше куда-то пропадали знакомые отца, приходившие к ним в дом еще в Ленинграде. Был человек — и нет, и ни слуху ни духу о нем. Порой сын и дочь обращались к отцу с провокационным детским вопросом: «Куда пропали, например, такие-то дядя или тетя?» Ответ всегда был стандартный: «Они хотели восстановить капитализм в России». И все понятно, больше вопросов нет, значит, они уже никогда не появятся. Аресты были и среди родни Шостаковича. Репрессировали мужа его старшей сестры Всеволода Фредерикса, а сестру Марию выслали из Ленинграда. В свое время подвергалась аресту и теща композитора Софья Варзар…