Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Учитывая сложности поездок в Поленово, ездить сюда, на берега Оки, всего на несколько дней — субботу и воскресенье — артистам Большого театра представлялось затруднительным по времени. Только доберешься — а уже назавтра надо собираться восвояси, в Москву, на спектакль. Причем возвратиться надо в полной творческой и физической форме. А дорога плохая: растрясет так, что все из головы вылетит. Вот почему для кратковременного досуга, а также для отпуска в зимние месяцы свои двери артистам открывал еще один дом отдыха — «Серебряный бор», располагавшийся в известном дачном месте в Хорошевском Серебряном Бору (на 4-й линии), обозначавшемся на карте столицы как лесной массив. На дачах Серебряного Бора, где когда-то жил генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович, в советское время отдыхали старые большевики Емельян Ярославский и Иван Скворцов-Степанов, первые красные маршалы Тухачевский и Блюхер, певица Людмила Зыкина, министр внутренних дел Николай Щелоков, митрополиты РПЦ, иностранные послы и дипломаты (в гостях у которых, как мы помним из предыдущих глав, частенько бывали симпатичные артистки Большого театра).

Популярность Серебряный Бор завоевал после войны, превратившись в место уик-энда москвичей, добиравшихся туда на 20-м троллейбусе. Юрий Трифонов в повести «Студенты» пишет: «Летом здесь было людно и весело, наезжало много дачников, молодежи, на реке открывались лодочные станции и пляжи, с утра до вечера гулко стучал мяч на волейбольных площадках, — жизнь была увлекательной и легкой, похожей на кинофильм… А потом начиналась осень, пустели дачи, в поле и в лесу почти не встречалось людей, да и те, кто встречался, были редкие огородники, торопящиеся на автобусный круг с мешком картошки за плечами. И плыла в воздухе нетревожимая паутина, просеки затоплялись жухлой листвой — ее никто уже не убирал до снега, и далеко по реке разносилось одинокое гугуканье последнего катера с каким-нибудь случайным пассажиром, забившимся от холода в нижний салон».

Летом в «Серебряный бор» нередко ездили отдыхать москвичи, не имевшие дачи. Купались и загорали здесь и артисты Большого театра. Естественно, что здесь известные певцы и балерины не могли греться на солнышке и заголяться посреди простой советской публики — им отрядили место на привилегированном и охраняемом спецпляже номер один, где также могли отдохнуть и вельможные жители государственных дач со своими семьями. Сей пляж с полагающимся ему инвентарем — кабинками для переодевания — располагался по другую сторону Москвы-реки. Для доставки драгоценных тел спецконтингента через реку работала переправа в лице деда Степана Митрофановича — бывалого паромщика, моряка чуть ли не в пятом поколении. Он умело управлял вверенными ему плавсредствами — будь то лодка или катер, осознавая, какая высокая честь ему оказана — переправлять на тот берег золотые голоса и серебряные ноги Большого театра.

Ну а те, кто не купался, устраивали в «Серебряном бору» импровизированные концерты, в частности, Сергей Лемешев, память о котором хранит Лемешевская поляна. Сергей Яковлевич, пожалуй, самый известный в народе артист Большого театра, чье пребывание здесь оставило в том числе и топонимические последствия. Лемешев бывал в доме отдыха «Серебряный бор» — «Серборе», как звали его отдыхающие, — на протяжении своей долгой певческой карьеры[70]

. Он любил останавливаться в тринадцатом номере, откуда открывался замечательный вид на окрестности. Когда здоровье певца пошатнулось — дали о себе знать инфаркты и воспаление легких, — он избавился от дачи и вместе с женой Верой Кудрявцевой возобновил свои приезды в «Серебряный бор». Любил прогуляться к реке, посидеть с книгой под старым ветвистым дубом. Из дома отдыха Сергей Яковлевич в последний раз уехал в Москву — это случилось 25 июня 1977 года, а на следующий день певец скончался.

Распевались и занимались в «Серебряном бору» и другие певцы и музыканты, благо что места было много — не мешали друг другу скрипачи и трубачи. А у Тимофея Докшицера тоже был свой «класс» у березовой рощи, где он позволял себе заниматься полным звуком: «Отдых чередовался с необременительным трудом. Покидая на два-три дня театр, мы старались не терять профессиональную форму, зная, что завтра-послезавтра у нас спектакль». Но неужели у отдыхающих музыкантов, репетирующих в лесу с его долгим эхо, ни разу не возникло каких-либо трудностей, вызванных соседством трубача со скрипачом? Не мешали ли они друг другу?