Повседневная жизнь Большого театра от Федора Шаляпина до Майи Плисецкой

Кто же был тем «мусорщиком»? Не кто иной, как признанный музыкант-виртуоз, лауреат Всесоюзного конкурса музыкантов-исполнителей 1941 года, кавалер ордена «Знак Почета», артист оркестра Большого театра в 1928–1952 годах и выдающийся флейтист Иосиф Адольфович Ютсон. После этого случая (быстро ставшего известным всей округе) Яншин уже не нарушал покой и тишину дома отдыха. Да, Михаил Михайлович просто взял в руки не свой инструмент — возглавляя цыганский театр «Ромэн», он хорошо играл на гитаре. А премьера «Школы злословия» все равно прошла с успехом.

Можно себе представить, какая удивительная — прямо скажем, семейная — атмосфера царила в дачном Серебряном Бору — так не привычная для советских шести соток с их руганью по поводу слишком высокого забора между участками или соседского дыма от сжигаемого мусора. «В этой уютной двухэтажной деревянной даче на берегу Москвы-реки, — свидетельствует Докшицер, — мы проводили выходные дни, а порой два-три дня, свободных от репетиций и спектаклей, иногда жили семьями летом неделю-другую. Нас не тяготило то, что вокруг — все свои, все друг друга знают. Зато в столовой “обмен мнениями” и шутками перелетал из одного конца зала в другой, от столика к столику, здесь не придерживались чинов и регалий и запросто общались музыкант и дирижер, директор и артист миманса». Простоте общения способствовали неплохая кухня дома отдыха, отзывчивый персонал, готовый помочь в случае чего и устроить на несколько дней жаждущих свежего воздуха артистов труппы, к услугам которых была не только столовая с ее знаменитым буфетом, но и веранды с соляриями.

Далеко за границы дома отдыха (быстрее звука трубы) разносился запах шашлыков — их замечательно умел приготовить не повар, нет, а знаменитый тенор Зураб Анджапаридзе. Директор театра Михаил Чулаки рассматривал со второго этажа звездное небо — он, оказывается, помимо административной работы не только сочинял музыку, но и увлекался астрономией. В машине возил с собой подзорную трубу, просвещая вверенную ему труппу относительно расположения планет Солнечной системы. Рассказы директора-астронома не у всех вызывали положительные эмоции, приводя к различным ассоциациям — ведь звезды падают не только на небе.

Приезжая в «Серебряный бор», откладывали свои дирижерские палочки в сторону, дабы взять в руки бильярдные кии, Кирилл Кондрашин и Евгений Светланов. Не менее хорошим бильярдистом, чем дирижером, был Марк Эрмлер — сын известного кинорежиссера и чекиста Фридриха Эрмлера. Правоверный партиец и лауреат четырех Сталинских премий, отец сам выбрал сыну профессию, объяснив это тем, что «Ни один болван не сможет подсказывать дирижеру, как надо правильно махать этой палочкой!» Марк Эрмлер даже сыграл в фильме, поставленном его отцом, — «Неоконченная повесть», — помните эпизод, где героиня Элины Быстрицкой сидит в филармонии и слушает музыку Чайковского, так вот, на сцене дирижирует именно молодой Марк Эрмлер. Роль свою он исполнил блестяще, что неудивительно — уже шестнадцатилетним мальчишкой Марк дирижировал симфоническим оркестром.

Все в нем завораживало: аристократическая внешность, потрясающая работоспособность, породистая красота (которую подчеркивала копна рано поседевших волос). В Большом театре он прослужил почти полвека (принят был по конкурсу в 1956 году, сразу после Ленинградской консерватории). На его счету более двух тысяч продирижированных балетных и оперных спектаклей, в том числе поставленных им — «Иоланта», «Каменный гость», «Ифигения в Авлиде», «Аида» и другие. Как самый репертуарный дирижер он останется в истории Большого театра. Закономерный итог его долгой карьеры — руководство оркестром, который он возглавил в конце 1990-х годов, правда ненадолго: в 2002 году Марк Фридрихович скончался в Сеуле на очередных гастролях, не дожив нескольких недель до семидесяти лет.

Как редкое для дирижера качество ценили артисты в Эрмлере то, что он никогда не экспериментировал над артистом. «Ни в угоду обстоятельствам, ни тем более в угоду собственным амбициям. В отсутствие тенора он ни за что бы не поручил его партию баритону, даже если это грозило отменой спектакля. Эрмлер думал прежде всего о возможном голосовом срыве, который мог означать конец карьеры певца. Маэстро всегда щадил самолюбие артиста и умел непублично, с глазу на глаз, дать и деловой, и дружеский совет», — отмечает Тамара Синявская. Дирижер когда-то дал молодой дебютирующей певице такое напутствие:

«Дорогая Тамара!

Желаю, чтобы твой путь от Дуняши до Любаши был усеян розами,

и чтобы все горести и печали миновали тебя

на этом трудном, но прекрасном пути».

Слова эти Эрмлер написал на программке «Царской невесты», и они сбылись — через пять лет Синявская вышла в такой желанной для себя партии Любаши. Программка эта до сих пор хранится у певицы.