«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

С процессом Людовика XVI - дело стояло иначе. В нем был corpus delicti; переписка и уговоры с Австрийским Императором во время войны. Но только это. Но так как его судили не за haute trahison, a за его антинародную политику, за противодействие Революции, то и получалось то же сплошное лицемерие. Вы цитируете Робеспьера, который совершенно правильно сказал - «Людовик не подсудимый, а вы не судьи. Вам нужно сделать политический акт». А я напомню знаменитую фразу Десеза[530]: «я ищу среди вас судей, а вижу только обвинителей»[531]. Позор процесса был именно в этом.

Вы спрашиваете, что я считал бы правильным сделать с коллаборантами? Я Вам скажу. Во-первых, чего нельзя делать - это обвинять их в «измене». И Голль, и Петэн[532] свои противоречивые политики вели одинаково искренно во имя Франции, для ее пользы. О тех, кто хотел заведомо вредить Франции, и потому что враги ее их подкупили, говорить не стоит; это те изменники и шпионы, кот. во время войны можно расстреливать. Я говорю только о честных патриотах, которые разошлись в понимании того, чего

в данных условиях требует патриотизм.

И я скажу. Я за обоими противниками и их сторонниками признал то, что называется «правом воюющей стороны». Их убивают в борьбе, но не позорят и не «наказывают». Немедленно после окончания войны победившая сторона proprio motu объявляет полную амнистию своим бывшим противникам как таковым, т. е. за их ошибочную ориентацию. Нельзя говорить об измене, о соглашении с врагом и т. д. Эти мотивы должны быть исключены.

Но остается ответственность не за ошибочную «ориентацию», а за общие преступления; конечно, на войне понятие преступления не совпадает с преступлениями мирного времени, раз уже разрешено «убивать». Но есть вещи, кот. запрещены и на войне или по крайней мере должны быть запрещены - как, например, пытки, умышленные истребления невоюющих и т. д. Эти действия бы должно карать, как специальные преступления, не подмешивая сюда ненужной «измены». Но судить эти преступления, что победители впервые сделали в Нюрнберге[534]

, должны не победители, а беспристрастные, т. е. нейтральные.

Порок процессов против коллаборантов в том, что судили резистаны[535], т. е. победившая сторона. Для этих преступлений, связанных с войной, я кроме того сделал бы «специальный суд» и установил бы особо краткую давность.

Поясню Вам примером порок судов.

Одним из самых одиозных имен во время оккупации был Дарнан[536], отталкивавший своей жестокостью. Его судили и, конечно, за «измену». На процессе выяснилось, что этот изменник и истязатель был поистине героической фигурой во время обеих войн, не щадивший чужой крови, но и своей жизни. И как истинный военный он свято подчинялся вождю; в той войне им был Петэн, и он опять слепо пошел за ним, без послаблений и колебаний. Для него изменниками Франции были «маркизары»[537], и с ними он воевал не за страх, а за совесть. Его расстреляли как «изменника». Я бы считал, что по титулу «измены» он должен был быть поставлен вне спора; но мог быть осужден за жестокость, за злоупотребление. Но осуждая его, я признал бы за ним «право на снисхождение» за его преданность родине. Вот самый резкий пример.

Бразильяк[538] был расстрелян только за свои статьи: ни корысти, ни садизма в нем не было. Он писал по убеждению. Его обвинитель по суду перед расстрелом его подал ему руку. Есть ли в этом что-либо похожее на справедливый суд и просто на суд?

Мне кажется, я на все Вам ответил par excellence[539]?

Всего хорошего.

Машинопись. Копия.

HIA. 2-14.

M.A. Алданов - B.A. Маклакову, 4 ноября 1948

4 ноября 1948

Дорогой Василий Алексеевич.

С исключительным интересом прочел Ваше письмо. Кое-какие возражения хотел бы Вам сделать, если это Вам не скучно.