«Права человека и империи»: В. А. Маклаков - М. А. Алданов переписка 1929-1957 гг. (с иллюстрациями)

Боюсь, что Вы с Вашей статьей окажетесь перед альтернативой: ограничиться карой для разных мелких палачей и освободить от ответственности людей, не предписывавших зверств, но зверства терпевших и прикрывавших и, главное, создавших такое положение и такие законы, при которых зверства стали возможны; или же отказаться от надежды на строго выдержанный юридический подход к случившемуся. По-моему, в таких случаях можно требовать только двух вещей: возможно меньшей жестокости в карах (даже в отношении Петэнов и Лавалей) и возможно меньшего лицемерия и цинизма в «судах». Поэтому 1793 год был, думаю, гораздо хуже 1945-го. Людовика XVI, как человека, нельзя и сравнивать не только с Лавалем, но и с Петэном. «Суд» Конвента происходил в обстановке совершенно отвратительной и недостойной (помню ужасающее описание - не политическое, а чисто бытовое - очевидца Мерсье[551], - его одного достаточно, чтобы навсегда убить пиэтет [так!] в отношении 1793 года). Это было именно политическое убийство с комедией суда. В чем обвиняли короля, просто нельзя понять: ведь то, что могло дать основания для обвинения, еще не было известно членам Конвента (обвинили же его преимущественно в том, что «la loyauté est chose hors nature» и т. д., и это пытались облечь в юридические формы). Если память мне не изменяет, сам Мишле[553]

, помесь Вишняка с Виктором Гюго[554], признал, что в «обвинительном акте», в l'acte des griefs не было ничего серьезного. Судили систему, но судили ее в лице хорошего человека, всем желавшего добра и мало дорожившего властью. В 1945 году тоже судили систему, но в лице очень скверных людишек, больше всего дороживших «властью», - их трагикомической властью при немцах. Если же Вы мне скажете, что некоторую ответственность за систему Виши несут и те люди, которые в Национальном Собрании голосовали за отдачу республики выжившему из ума мегаломану, то я с Вами заранее согласен. Очень забавно, как Поль Рейно[556] и почтеннейший Эррио (типичный «гигант Конвента») теперь, по гоголевскому выражению, «пришипились»[557]

, точно они-то в 1940 году были символами республиканской добродетели. Само собой разумеется, что их долю ответственности нельзя и сравнивать с ответственностью Петэна и его лакеев.

Вот то, что хотел Вам сказать в связи с Вашей будущей статьей.

Мне «Н. Журнал» из Нью-Йорка послан, но я его еще не получил и Вашей статьи не читал[558].

Шлю Вам самый сердечный привет.

Ваш М. Алданов

Машинопись. Подлинник.

HIA. 2-14.

В.А. Маклаков - M.A. Алданову, 8 ноября 1948

8 Ноября [1948[559]

]

Дорогой Марк Александрович,

Не могу оставить Вашего последнего письма без нескольких заметок.

Если бы я писал статью, я бы Вам в ней ответил; но я только фигурально сказал, что с удовольствием написал бы статью; язык чешется. Хорошо понимаю, что такой сюжет не для печати, особенно со стороны иностранца. Тем охотнее возвращаюсь к вопросу в переписке с Вами.

Мы не так далеки по существу, но очень далеки по подходу к вопросу. Вы пишете на стр. 2-ой не предавать суду этого человека на том основании, что он специальных преступлений не совершил - было бы столь же несправедливо, сколько невозможно. Одна эта фраза показывает, где наше разногласие. Суд, о котором мы говорим, кот. может «карать» наказаниями и даже смертью, может быть только за «преступления»; неважно «специальный» или «неспециальный», но должно быть «преступление»; т. е. действие, законом предусмотренное и карой обложенное. Может быть, кроме того «суд» общественного мнения, суд совести, суд истории, но слово «суд» употребляется в них «фигурально».