Правда зеркала

– Я должен все делать сам, не так ли? – Морген глубоко вздохнул. – Заботься о себе, – приказал он высокому священнику. – Регулярно мойся. Если твоя одежда испачкается, переоденься, а старую – постирай. Ешь, когда проголодаешься, и не забывай дышать.

– Неплохо? – прорычал он Отражению.

«Для текущего момента».

Священник поспешно ушел. Морген проводил его взглядом.

– Так действительно лучше.

«Они все несовершенны, – сказал Нахт. – Ужасно несовершенны».

Так оно и было.

– Мои жрецы настолько несовершенны, что, отдавая себя мне, они становятся лучше, хотя я и сам… не совсем идеален.

«Они не отдают себя тебе», – заметил Нахт.

– Поклоняясь мне – отдают.

«Они сделали меня тем, кто я есть. Именно этого они и хотели».

Морген повернулся к другому жрецу, приземистому мужчине с лицом, покрытым шрамами от подростковых прыщей.

– Ты, – сказал он, и жрец упал на колени и распростерся на земле перед своим богом. – Ты отдашь себя мне?

– Да, господь мой.

– Душой и телом, полностью и беспрекословно?

– Да, – чуть поколебавшись, ответил тот.

– Ты хочешь стать совершенным?

– Да, – прошептал жрец, и слезы потекли из его глаз.

– Тогда встань. Видишь? – добавил Морген, обращаясь к Отражению.

Мужчина поднялся на ноги. Морген подавил волю священника, подчинив своей цели все, что только было у этого человека.

– У тебя больше нет шрамов.

Лицо мужчины стало гладким, без впадин и выбоин.

– Ты не толстый и не приземистый.

Священник вытянулся, его животик улетучился.

– Ты счастлив.

Высокий, красивый мужчина улыбнулся, обнажив идеальные зубы. За пару мгновений он помолодел лет на десять.

– Ты счастлив? – спросил Морген, и жрец улыбнулся.

– Ты будешь заботиться о себе. Будешь купаться и есть по мере необходимости. И содержать свою одежду в чистоте.

Когда это стало так легко для него – менять людей? Возможно, ему нужно было просто решиться на это.

«Пора», – сказал Нахт.

– Пора что?

«Они должны поклоняться тебе как совершенному богу».

Отражение было право.

– Будешь поклоняться мне как своему совершенному богу. Будешь знать, что я – безупречен.

Священник уставился на него круглыми от удивления и благоговения глазами. Морген купался в его внимании, греясь в абсолютной преданности этого человека, как под лучами солнца.

«Пора», – снова сказал Нахт, и Морген знал, о чем это он.

– Кто еще хочет стать совершенным? – обратился он к ближайшим жрецам. – Кто еще хочет стать счастливым?

Они подняли руки разом, все как один.

Морген избавил их от страхов, сомнений и неуверенности и наполнил их своей потребностью в поклонении. Он сделал их совершенными, а они, в свою очередь, поклонялись ему как совершенному богу. Он придал четкие формы их вере – чтобы их вера сформировала его.

«Вера определяет реальность», – сказал Нахт, эхом повторяя мысли Моргена.

Они менялись, плавились и меняли форму. Он сделал их чистыми, сильными и совершенными. Ни шрамов, ни грязной одежды. Никаких скошенных подбородков или отвисших животов. Он исправил каждый изъян в них, который не нравился ему. Они просто светились, став сильнее, выше и явно лучше, чем вся остальная часть его армии. Их совершенная вера пела в его крови.

«Смотри, – сказал Нахт. – Посмотри на пятно».

Собственные одежды Моргена стали белее и ярче. Пятно, от которого он никак не мог избавиться, исчезло. Больше. Ему нужно было больше поклонения. Они сделают его совершенным, как он и предсказывал.

Морген повернулся к своей армии. Он поднял руки и приподнялся в воздух так, чтобы каждый воин смог увидеть его. Реальность подчинилась его воле. Пятнадцать тысяч пар глаз устремились на него.

– Кто хочет стать совершенным? – прокричал он. – Кто хочет стать счастливым?

Пятнадцать тысяч рук поднялись к небу.

Морген их взял. Он опустошил разумы пятнадцати тысяч мужчин и женщин и наполнил собой их пустоту. Он стал их миром. Стоило ему только слово сказать – и они забыли бы, как есть и дышать, и все потеряли бы сознание от удушья. Одной мыслью он мог приказать им всем пасть на мечи, и они выполнили бы приказ без сомнений и колебаний.

Они стали идеальными.

На то, чтобы настроить волю и разумы пятнадцати тысяч воинов, бережно дать им команды, которые должны были сделать их счастливыми, здоровыми и чистыми, ушло некоторое время. Закончив, Морген окинул взглядом свою новую армию. Они стояли более ровными шеренгами, чем генерал Миссерфольг смог бы добиться от них и за тысячу лет муштры. Ни единого пятнышка грязи не пятнало их одежды. Никто не шевелился и не ерзал в строю. Никто не кашлял, не пукал и не шептал глупости на ухо соседу.

Наконец-то они стали похожи на его игрушечных солдатиков.

– Я должен был сделать это давным-давно, – сказал Морген Нахту. – И тогда в Унбраухбаре не случился бы весь этот ужас.

«Ты должен был увидеть тот ужас, чтобы прийти к таким мыслям», – сказал Нахт, но Морген отмахнулся от этих его слов.

– Я – их центр. Я – их все.

Он чувствовал себя больше, сильнее, чем когда-либо прежде. Совершенная вера пятнадцати тысяч истинных последователей давала больше, чем вера всех испещренных изъянами жителей Зельбстхаса. И это опьяняло.