Правила социологического метода

Несостоятельность этого метода была скрыта от глаз множества социологов потому, что, принимая следствие за причину, ученые нередко принимали за определяющие условия социальных явлений некие психические состояния, довольно четко выраженные и специфические, которые в действительности суть следствия явлений. Так, некое религиозное чувство считалось для человека врожденным наряду с некоторым минимумом половой ревности, детской или родительской любви и т. д.; именно этим пытались объяснять религию, брак и семью. Но история показывает, что эти наклонности вовсе не присущи человеческой природе изначально, они либо совсем отсутствуют в конкретных социальных обстоятельствах, либо так видоизменяются от одного общества к другому, что остаток по исключении всех этих различий, который один может рассматриваться как имеющий чисто психологическое происхождение, сводится к чему-то неопределенному и схематическому, бесконечно отдаленному от фактов, что подлежат объяснению. То есть эти чувства вытекают из коллективной организации, а не служат ее основанием. Никоим образом не доказано даже, что стремление к социальности исходно выступает прирожденным инстинктом человечества. Гораздо естественнее видеть в нем продукт социальной жизни, складывавшийся постепенно, ведь установлено наблюдением, что животные склоняются к социализации в зависимости от того, вынуждают их к тому условия обитаемой среды или нет. Здесь еще нужно добавить, что даже между этими четко выраженными склонностями и социальной реальностью все равно пролегает широкая пропасть.

Вдобавок имеется способ почти полностью изолировать психологический фактор и тем самым уточнить размах его действия; для этого надо выяснить, каким образом соотносится с социальной эволюцией раса. Этнические признаки носят характер органический и психический. Потому с их изменением должна меняться и общественная жизнь, если психологические явления оказывают на общество причинное воздействие, которое им приписывается. Но мы не знаем ни одного социального явления, которое бы зависело безусловно от расы, хотя, разумеется, нельзя наделять это утверждение силой закона. Правда, можно по крайней мере отметить, что это постоянный факт нашей практической жизни. Самые разнообразные формы организации встречаются в обществах одной и той же расы, а поразительные сходства в то же время наблюдаются между обществами разных рас. Города-государства были известны финикийцам, римлянам и грекам, а также мы находим их начатки у кабилов. Патриархальная семья была характерна у евреев и индусов, зато она была неведома славянам, тоже принадлежащим к арийской расе. А вот семейный тип, присущий славянам, обнаруживается и среди арабов. Материнская семья и клан встречаются повсюду. Процедуры судопроизводства и брачных обрядов одни и те же у народов, принципиально несходных с этнической точки зрения. Если это так, то потому, что психический элемент оказывает слишком общее влияние и не может предопределять ход социальных явлений. Раз он не содержит в себе предпочтительных социальных форм в ущерб прочим, то получается, что он не может объяснить ни одной формы. Верно, впрочем, что имеется группа фактов, которым принято приписывать влиянию расы. Так разъясняют, в частности, почему развитие искусств и наук в Афинах шло стремительно и обильно, а в Риме было медленным и слабым. Но это классическое истолкование фактов никогда не было доказано систематически. Весь его авторитет основан, по-видимому, на традиции. Никто и не задумывался, возможно ли тут социологическое объяснение, – а мы убеждены, что последнее оказалось бы в данном случае успешным. Если коротко, когда столь поспешно увязывают художественный характер афинской цивилизации с врожденными эстетическими дарованиями, то мало чем отличаются от людей средневековья, которые объясняли огонь флогистоном[100]

, а действие опиума – его снотворной силой.