Быть может, скажут, что общество, сложившись, выступает ближайшей причиной социальных явлений, а причины его возникновения носят психологический характер. Мол, пусть взаимосвязь индивидуумов и вправду способна породить новую жизнь, но случается так лишь по причинам индивидуального толка. Однако в действительности, как бы глубоко мы ни заглядывали в историю, взаимосвязь выглядит наиболее обязательным среди всех факторов, ибо она является источником прочих обязательств. По причине рождения на свет человек непременно оказывается связанным с тем или иным народом. Впоследствии, сделавшись взрослым, он, можно сказать, дает согласие соблюдать это обязательство тем, что продолжает жить в своей стране. Но какое это имеет значение? Данное согласие не устраняет принуждения. Пускай принятое и охотно переносимое, давление все равно остается давлением. Кроме того, насколько далеко заходит это согласие? Во-первых, оно вынужденное, так как в подавляющем большинстве случаев материально и нравственно невозможно избавиться от национальной принадлежности; такая перемена обыкновенно признается отступничеством. Во-вторых, согласие не может касаться прошлого, которое мы не в состоянии принять, но которое продолжает сказываться на настоящем (мы не желали того воспитания, которое получили, а оно сильнее всякой другой причины укореняет нас в родной почве). Наконец, это согласие не может иметь нравственной ценности для будущего в той мере, в какой последнее неведомо. Мы не знаем даже полного перечня всех тех обязанностей, которые могут быть когда-нибудь возложены на нас как на граждан, – разве возможно заранее соглашаться на них? Как мы показали, источник всего обязательного находится вне индивидуума. При условии, что человек не выходит за пределы истории, взаимосвязь в группе носит тот же характер, что и остальные связи, а потому объясняется таким же образом. Кроме того, поскольку все общества непосредственно и без перерывов происходят от других обществ, можно не сомневаться в том, что на протяжении всей социальной эволюции не было ни одного момента времени, когда индивидуумам приходилось бы решать, вступать ли в коллективную жизнь и в какую именно. Такой вопрос ставится лишь у первичных истоков всякого общества. Но сомнительные по определению ответы на этот вопрос ни в коем случае не воздействуют на метод, которому нужно следовать при рассмотрении исторических фактов. Следовательно, нам нет надобности останавливаться на них.
Все же из предыдущих рассуждений можно сделать ошибочный вывод, что социология, по нашему мнению, не должна и не может принимать во внимание человека и его способности. Напротив, очевидно, что общие свойства человеческой природы участвуют в работе, итогом которой становится общественная жизнь. Но не они ее порождают, не они придают ей особую форму; они лишь делают ее возможной. Исходными причинами коллективных представлений, эмоций и устремлений являются не конкретные состояния индивидуальных сознаний, а условия, в которых складывается социальное тело в целом. Конечно, они могут реализоваться лишь в случае, если индивидуальные свойства не оказывают сопротивления. Но последние суть лишь бесформенное вещество, которое социальный фактор определяет и преобразует. Их вклад состоит исключительно в порождении предельно общих состояний, расплывчатых и потому податливых предрасположенностей, которые сами по себе, без помощи иных агентов, не могут принять конкретных и сложных форм, присущих социальным явлениям.
Какая пропасть, например, лежит между чувствами человека перед силами, более могущественными, чем он сам, и институтом религии с его верованиями и обрядами, столь многочисленными и сложными, с его материальной и нравственной организацией! Или между психическими условиями симпатии, которую двое людей одной крови испытывают друг к другу[99]
, и мешаниной юридических и нравственных правил, определяющих структуру семьи, личные отношения, отношения одушевленных и неодушевленных объектов и т. д.! Мы видели, что, даже когда общество сводится к неорганизованной толпе, коллективные чувства, в ней возникающие, могут не только отличаться, но и быть прямо противоположными типичным индивидуальным чувствам. Насколько же шире должна стать пропасть, когда на индивидуума давит нормальное общество, где к воздействию современников присоединяется воздействие предыдущих поколений и традиций! Чисто психологическое объяснение социальных фактов поэтому неизбежно упускает из вида все специфическое, то есть социальное.