Приключения режиссера

В Петербурге я с удовольствием гуляю по городу и неизменно захожу в антикварные магазины. Это мое хобби, и я с интересом изучаю рейтинг цен, сравнивая их с московскими. Недавно купил замечательную рамочку из карельской березы XIX века, и очень задешево. Это для фотографии моего деда. У меня старый род.

Когда я брожу по Петербургу, всегда с особой нежностью смотрю на все эти каналы, мостики, канавки… Дело в том, что Петербург – тогда Ленинград – тоже отчасти моя родина.

Мои папа и мама познакомились в Ленинграде, где учились в институте. Когда они расписывались, я уже был… в проекте. Но об этом мало кто знал – только посвященные…

Оценка

После самой успешной и шумной премьеры, оставшись один на один с самим собой, я выношу невыносимо строгий приговор: то не получилось, это не удалось. Этого никто не видит. Об этом никто не знает. Пока я могу быть предельно искренним с самим собой, у меня все в порядке… Когда в режиссуре я сам себя могу погладить по голове и сказать: «Ай да Житинкин! Ай да молодец!», тогда все понятно без слов… Но это – клубника в январе.

Актеры – рабы завышенных самооценок. Все хотят играть Гамлета, ну, в крайнем случае – Ричарда или Отелло. Можно и Яго, если радикулит позволяет. И только единицы действительно служат театру, соразмеряя свои возможности с масштабом роли и пасьянсом режиссера и репертуара.

Но актеры не могут без оценок. Им важно слово, шепот, намек, вздох, полуулыбка, да просто неопределенное (даже близкое к мычанию) междометие режиссера. Вот почему я, как идиот (все это знают), целый год не пропускаю ни одного (!) своего премьерного спектакля и очень тщательно слежу за старыми своими работами. Уже аксиома: Житинкина вечером дома поймать невозможно – всегда автоответчик, потому что я в каком-нибудь московском театре на одном из своих спектаклей.

Режиссерам сложнее, чем актерам, – мои авторитеты уходят… Мне уже ничего не скажут после моей очередной премьеры ни Андрей Попов, ни Всеволод Якут, ни Анатолий Эфрос, ни Иннокентий Смоктуновский, ни Олег Ефремов, ни Юрий Любимов, ни Марк Захаров, ни Владимир Меньшов…

Одиночество

С самого детства всегда был немножко один. Не испытываю дискомфорта от одиночества: раздражаюсь, когда теряю его или кто-то пытается поставить мне флажки, маячки, ограничивающие мою свободу. Свобода подталкивает к иному зрению, новому зрению, как говорил Шкловский. Только это и ценю в искусстве…

Одиночество для Художника – свидание с Музой.

Одиночество для нехудожника – тоска…

Сон – репетиция смерти.

Смерть – начало новой жизни.

Память – духовный мускул времени.

Время – издевающийся язык Эйнштейна.

В принципе, времени – нет.

Будущее время – еще не наступило.

У прошлого – времени уже нет.

Настоящее время – шрам между двумя этими магнитами.

Вот и все…

Одежда

Шопинг – ненавижу! Я в силу профессии совершенно не имею времени ходить в магазины. Но поскольку приходится, стараюсь делать это ровно два раза в год – зимой и летом. Лучше, конечно, в Америке, когда я там читаю теорию режиссуры в Бостоне: так как я люблю натуральные ткани – лен, хлопок, джинсу, люблю немножко мятую фактуру, которая создает какое-то очень родное ощущение, а у них все это мягкое, свободное, натуральное очень популярно. Самый главный принцип – комфортность в одежде. Обожаю блейзеры, у меня много жилеток, чтобы можно было по кармашкам все рассовать. Потом я люблю всякие шнурки, чехлы, куда можно сунуть очки, ручку, чтобы все было под рукой. Очки у меня висят на цепочке – у Набокова был черный шнурок, у меня вот цепочка. Довольно, между прочим, дорогая, но пропаянная, чтобы звенья не разошлись. А то в начале своей театральной карьеры я на одной из первых репетиций уронил очки в оркестровую яму и так и не нашел – они не разбились, просто залетели куда-то, и с концами…

Так вот, шопинг я ненавижу, поэтому из всего периода своих семинаров выбираю три дня. Допустим, один день – только обувь. Я еду последовательно по всем магазинам и покупаю кроссовки, сабо для дома, черные выходные ботинки или, допустим, теплые осенние – целый день хожу, мучаюсь, меряю, минут десять бегаю в новых кроссовках по магазину – продавцов развлекаю… Следующий день – только рубашки и брюки, а третий – примочки, какой-нибудь там кожаный пиджак дорогущий от Донны Каран… Бывает у меня еще день на сувениры, когда я и для себя заодно подбираю какие-то странные мелочи. Золота я не ношу, а вот серебряные всякие штучки обожаю. Люблю мексиканское серебро со всякими ритуальными значками. Мне оно доставляет эстетическое наслаждение, хотя все это имеет какие-то мистические корни, но я не хочу вдаваться еще и в мексиканскую мистику, мне своей хватает.

Мой стиль одежды – сознательная эклектика. Многие надевают одну добротную тяжелую вещь. Ненавижу. Я люблю много легких – рубашка, жилетка, сверху еще что-то, шарф… И для меня высочайший кайф – потом об этих шмотках не думать. Терпеть не могу людей, которые купят дорогую вещь и потом над ней трясутся.