Приключения режиссера

Актеры видят, что я не фанат вещей. Им это важно. Русские актеры почему-то смотрят на режиссера как на некий объект: когда им становится скучно, они начинают от нечего делать очень подробно тебя рассматривать, пока ты им что-то объясняешь.

«Нижинский, сумасшедший божий клоун»

Мой спектакль «Нижинский, сумасшедший божий клоун» по пьесе Глена Бламстейна в театре на Малой Бронной поразил меня странным к нему отношением театральных критиков. Насколько серьезно они увлеклись формой, не разгадав, по-видимому, сути! И все рецензии облизывали единственную тему – сложность сексуальных взаимоотношений в треугольнике: Дягилев, Ромола, Нижинский. Очень обидно, потому что этот спектакль – метафора трагедии художника, в которой не может быть правых или виноватых. Я все свои спектакли выстраиваю так, чтобы сразу невозможно было сказать, кто в этой истории нравственен, а кто нет. А уж в этой истории, которая случилась больше века назад, да еще в закулисном мире, нет никаких приоритетов.

Я всегда заставляю самого зрителя быть соучастником событий. Отдаю ему на откуп право решать, с кем он – с Дягилевым, с Нижинским или с Ромолой, которая заставила мужа совершить побег из балетного мира, предложив ему семью, дом, ребенка. И это, естественно, законное и нормальное развитие любого индивидуума. Но Ромола лишила художника того воздуха, в котором он находился. И он начал умирать, потому что без искусства, в данном случае без танца, Ваца – ничто.

С другой стороны, говорить, что здесь есть вина Дягилева, неверно, стоит только прочитать строку из дневника Нижинского: «Дягилев – монстр, я его ненавижу, люблю». На Западе это все давно опубликовано, а в России, конечно, долго еще не появится, но на английском языке есть мемуары князя Львова, из которых понятно, что до Дягилева у Нижинского уже была такая жизнь. И вины Дягилева в том, что он как-то переориентировал Вацу, нет. Наоборот, он ему подарил целый мир. И свои «Русские сезоны» придумал, чтобы сумел блеснуть именно Ваца. Начав с оперы, с Шаляпина, с «Бориса Годунова», Дягилев не получил тогда такого резонанса. И вообще, я глубоко убежден, что очень многое происходящее в искусстве – глубинные вещи, не понятные обывателю, – замешано на бешеной любви. Очень часто наркотиком для художника является Любовь. И к этому надо относиться серьезно. Иногда величайшие шедевры создавались только под бременем этого чувства.

Я нисколько не удивлен, что критики неглубоко копали, их интересовала только постель. Видимо, это свойство людей около театра. Они писали, что у Житинкина в центре койка, как в «Милом друге». Да, в «Милом друге» это смысл сценографии, но это не койка, а подиум для парада тщеславия как некий метафорический знак.

Плохо, когда критики сознательно пытаются поссорить режиссеров.

Наши отношения внутри цеха очень дружеские. У меня нормальные взаимоотношения с Сергеем Женовачем, который раньше был главным режиссером Театра на Бронной и оттуда ушел. Мне-то с ним делить было нечего, а критики, которые десять лет писали о спектаклях Женовача, конечно, не смогли писать хорошо о спектаклях другого режиссера, потому что я там ставил принципиально другие спектакли. Когда случился успех и на премьере мы были вынуждены вызывать милицию, чтобы не задавили бедных старушек, живущих у Никитских Ворот, критики оказались не в состоянии оценить это объективно. Конечно, ведь теперь надо было говорить о Житинкине.

Правда, были и глубокие, хорошие рецензии. Но один критик написал, что на премьере было всего ползала, – это гнусная ложь (я-то очень боялся Ходынки). Он позволил себе это, потому что у него политическая сверхзадача – опустить нового главного. Когда вторгается политика или кто-то врет – это ужасно!

Я никогда не вмешиваюсь в политику. Однажды на утренней сказке «Золушка» бросали листовки в поддержку Женовача – верните Женовача в театр, – так я просто перестал репетировать и тихо ушел. Зачем такая провокация, тем более на детской сказке. Дети-то тут при чем? Да и Шарль Перро тоже…

Начало

Все считают, что Житинкин – везунчик московской сцены: у него так звездно складывается биография, столько спектаклей…

Неправда! Напомню: у меня сначала было актерское образование, и все было непросто – было сложное время, брежневское. Я окончил «Щуку» с красным дипломом как актер, потом окончил там же режиссерское отделение тоже с красным дипломом. И после окончания режиссерского факультета три года закрывали все мои спектакли!!! Не буду называть театры – неудобно. И, наконец, на премьере «Калигулы» умирает Всеволод Семенович Якут, прославленный мастер… У меня был шок, я думал, что больше никогда ничего не выпущу. Страшная психологическая травма. А спектакль явно сложился, говорили, что его ждет успех…