Клюев досконально понимал и играл так, что не возникало сомнений, почему он такой, почему его кто-то считает демоном, кто-то ангелом. То попадание в зал и та искренность Клюева, они во многом заразили и окружение. Понятно, что короля играют придворные, но очень важно, чтобы было точное партнерство. И мы долго сидели за столом – он всю роль разметил: и ритм, и цезуры, и т. д. Стихотворная драма – это огромный риск. Важно было оставаться искренним, чтобы слова рождались якобы прямо тут, на сцене, чтобы не было такого ощущения, что актеры «поют». А с другой стороны, разрушить смысл стихотворного текста тоже очень опасно, чтобы не было быта. Ни в коем случае нельзя было бытовить, тем более что это роль трагическая.
Феноменально Клюев играл финал. Все помнят Мордвинова, который демонически хохотал. Смоктуновский репетировал Арбенина, но не успел сыграть, это его последняя роль. Михаил Иванович Царев играл сумасшествие так, что было страшновато, потому что он играл очень натуралистично. Я предложил Клюеву неожиданный тихий финал. Я сказал, что после такого напряжения и трех часов насыщенного действия, музыки и так далее – это необходимо. И Борис Владимирович на это пошел. Я предложил тихое помешательство, когда он все простил Нине, вошел с ней в диалог, ну, естественно, видимо, с ее душой, и он плачет, не понимая, как с ним случилась вот эта страшная история и почему он оказался в конце в такой ситуации. Я сразу сказал: давайте сломаем канонический образ и финал, который у всех в памяти, уберем этот красивый фрак, Нина уже мертва и труп в доме. В старых домах, когда это случалось, естественно, не топили, поэтому было очень холодно. И я предложил ему белые валеночки, шарф, которым замотано горло. Арбенин один бродит со свечой по дому – по-моему, это самое страшное наказание, которое может быть. Это та кара, на которую он обрек сам себя. Я говорил: «Борис Владимирович, вот Вам горничная, поскольку Вы один, это же Ваша тайна, она Вам даст большой букет белых цветов (это в данном случае будет абсолютно ваша импровизация), – как Вам хочется, с любыми паузами, на Вашем тексте просто раскладывайте их, как бы провожая Нину. И только в момент реплики Неизвестного (замечательная работа Бориса Невзорова) эти белые цветы падают от неожиданности, и мы дальше идем к «финалу».
Клюев это делал очень тонко. Мне иногда куски тишины, когда Арбенин думал или когда Клюев делал паузу перед каким-то поворотом действия, даже дороже его прекрасного голоса, его текста.
Это – высший пилотаж, потому что он зацепил самое невероятное – поток сознания героя. Это могут только грандиозные артисты.
Я счастлив, что он это сыграл в свой юбилей. Мы объездили огромное количество городов, потому что спектакль сразу стали приглашать. Особая статья, какой Клюев на гастролях, – не было ни одного спектакля, чтобы он сыграл вполсилы, хотя иногда бывали ситуации, когда он был простужен или после перелета надо было сразу же играть.
Я бы даже сказал, что он стал незаметно таким стержнем в Малом театре. Я рад, что на него строился репертуар, что зрители ходили на Клюева. Знаю, что они и в кассе спрашивали: «А Клюев играет?» Вот это самое дорогое. А те зрители, которые помнили Бориса Владимировича по киноролям, телевизионным работам, где у него и авантюрный жанр, и комедии, – по-настоящему бывали потрясены, какой Клюев глубокий трагический артист. Потому что его телевизионный образ не совпадал с тем, что он делал в театре.
«Любовный круг»
Когда я пришел в Малый театр ставить «Любовный круг» Моэма (это не простая комедия, это интеллектуальная комедия в переводе В. Вульфа), понятно, что мне нужен был в центре хороший костяк мастеров. Помимо замечательных молодых актеров, которые мне были симпатичны. «Любовный круг» – перекличка поколений, и идея, что дети повторяют ошибки своих отцов.
«Отцов» должны были играть только первачи. Я абсолютно спокойно написал в кабинете у Юрия Мефодьевича Соломина распределение: Быстрицкая, Клюев, Бочкарев. Он очень удивился такой концентрации имен, но ничего не сказал, спокойно подписал. Единственное, предупредил, что надо, чтобы сложились отношения с Элиной Авраамовной.
Потом я понял, как угадал с распределением, потому что в процессе работы у нас не было ни одного конфликта, несмотря на то что все пугали характером Быстрицкой. Это было какое-то провидение, что я назначил Клюева, потому что леди Китти и лорд Портес – это очень плотная связка в спектакле. У них основная смысловая нагрузка во втором акте и особенно в финале.