Этот день я помню очень хорошо. Мы были с гастролями Театра Сатиры (возили «Поле битвы…») в Израиле. Из-за до сих пор не вполне объяснимого убийства тогдашнего премьер-министра Ицхака Рабина аэропорт Бен Гурион перекрыли, все вылеты задержали. Короче, почти комендантский час. Думаю, никогда больше наши народные артисты – Гурченко, Ширвиндт, Державин – не слонялись столько часов по заплеванному тротуару, проклиная все на свете. Провожал нас Козаков, так как организатором гастролей была именно его «Русская антреприза». И когда он прочитал нам всего Бродского и Пушкина, видимо, и возникло в душе художника судьбоносное решение «сделать ноги» в Москву. Без всякого багажа, только с рукописью под мышкой, очутился МихМих вместе с нами в Москве. В Израиль он больше не вернулся, а озадаченная жена Аня и очаровательные детишки подтянулись позднее.
В Москве Козаков поставил рекорд – за месяц посмотрел тридцать (!) спектаклей, с головой окунувшись в современный театральный процесс. (Надо сказать, Мастер, как ученик, всегда много смотрел, не пропуская почти ни одной московской премьеры.) «Русская антреприза» была переименована в «Проектный театр Михаила Козакова» и заколесила по городам и весям необъятной России, ближнего, а вскоре и дальнего зарубежья. Зритель снова пошел на любимого актера, простив ту пургу, которую он периодически поднимал в прессе. Кстати, израильские журналисты, которых он назвал продажными, до сих пор ему не забыли многих выпадов в свой адрес…
Теперь вы поймете, с какими смешанными чувствами Театр Моссовета отправился на гастроли в Израиль летом 2000 года с «Венецианским купцом», где Шейлок – невозвращенец Козаков. Да и острота темы самой антисемитской пьесы Шекспира заставляла всех нервничать. На объективный тревожный фон наложился еще и субъективный – накануне израильских гастролей Мастер в Канаде на выступлениях своего театра провалился в темноте в люк и сломал ключицу. Бледный, злой, периодически закатывающий от боли глаза Козаков появился в Израиле. Из-за неотступающей боли, бессонных ночей и нервной гонки у него вскрылась старая язва. Врачи, уколы, таблетки мешками – ничего не помогало. В общем – караул! Все втянули головы в плечи в ожидании провала. В воздухе запахло грозой – страшным словом «неустойка»…
Первый же спектакль в Ашкелоне развеял все страхи и подтвердил репутацию Мастера как высочайшего профи. Никто из зрителей даже не заметил, что Шейлок стал вдруг левшой (сломана была именно правая ключица), а бледность и раздражительность приписали характеру персонажа. Как режиссер отмечу, что более точных спектаклей у Козакова (а потом еще после Ашкелона были Хайфа и Тель-Авив) я не видел. Он не «витал в эмпиреях», а действовал экономно, расчетливо, ярко. Зал взрывался аплодисментами так же, как и в Москве, в тех же самых местах, а в Тель-Авиве какие-то активные зрители даже вопили в финале: «Спасибо, Миша!» Зал всегда вставал на актерских поклонах, и это в Израиле после спектакля, где употребление слова «жид» перекрыло все санитарные нормы!..
Козаков был счастлив, даже пошел на поправку – не зря древние говорили: «сцена лечит». На банкете по случаю завершения гастролей МихМих признался мне, что на сцене действительно забывал о боли, хотя перед каждым спектаклем молил Бога о том, чтобы не хлопнуться в обморок, не напугать зрителя.
Это был, как я называю, «тихий» профессиональный подвиг актера. Мы выстояли, мы победили в невидимом поединке. В день нашего отъезда продюсеры гастролей стали просить о дополнительном спектакле, но Мастер, устало улыбнувшись всем, лег на сложнейшую операцию…
А начиналось ведь все с мечты. Как-то МихМих поделился со мной мечтой – сыграть Шейлока в шекспировском «Венецианском купце». Когда-то в юности он выходил на сцену в роли Гамлета у Охлопкова. Сказал:
– Хочу замкнуть кольцо.
– Михал Михалыч, это невозможно, пьесу не ставят с дореволюционных времен, она в черном списке Минкультуры из-за пресловутого еврейского вопроса.
– Времена поменялись.
Когда мы явились с этой идеей в дирекцию Театра Моссовета, там обрадовались приходу Козакова, но не поверили, что пьеса в стихах способна стать хитом. Я собрал любимых актеров – Женю Крюкову, Андрея Ильина, Диму Щербину, Анатолия Адоскина, Бобочку – Бориса Иванова, – Сашу Ленькова, Лешу Макарова, Александра Голобородько, Геннадия Бортникова. И мы победили! Михал Михалыч абсолютно точно знал, про что играет. Начало спектакля родилось из нашего ночного разговора, когда он однажды прочел псалом Давида на иврите.
– Боже, с этого и надо начинать спектакль!
– Никто же не поймет.
– Ничего, на вас талес, вы выходите на авансцену, молитесь. В воду (в декорации было много воды – это же Венеция) перед вами летит пустая пивная банка, а вы продолжаете читать молитву.
Ему понравилось, а в зале был шок – думали, что хулиганы швырнули банку в Козакова. Шейлока окатывал фонтан брызг, но в этом заключался эпиграф к спектаклю – герой идет один против всех. Это Михал Михалыч играл замечательно.