Я часто думаю, как же не совпадал Козаков внешний с Козаковым внутренним!..
Светский, легкомысленный человек внутри был очень порядочным, совестливым. Я недоумевал:
– Михал Михалыч, зачем вы рассказали, на телевидении, что были завербованы КГБ? Многие стучали, но молчат.
– Мне это понадобилось, чтобы почувствовать себя свободным! Наплевать, если кто-то скажет, что это пиар.
Агентом, кстати, он был никудышным. Смеялся: «Я так любил пить виски в американском посольстве, что потом засыпал в постели с красивой женщиной, не успев выведать никаких тайн». В конце жизни стал верующим, ходил в храм, постился…
Сыграв в очередной раз Шейлока, сидел в гримерке, измочаленный, целый час, курил трубку, иногда выпивал пару рюмок коньяку. Провести три с лишним часа на сцене в его возрасте было нелегко – роль забирала все. Выходил за кулисы мокрым насквозь, мы вытирали его полотенцем. Признавался: «Не представляешь, какое испытание играть злодея, насколько это затратная роль».
Мы не знали, что Козаков уже тяжело болен. Наша последняя встреча в Театре Моссовета случилась в неосвещенном коридоре – там есть «кишка», где вывешивают приказы. Козаков узнал меня по голосу.
– Михал Михалыч!
– Подойди с другой стороны, с этой ничего не вижу – катаракта.
– Как вы?
– Плохо, молодая жена меня не понимает. Думал, станет моей Галатеей, все в нее вложу. Ничего не вышло, только квартиру хотела оттяпать.
Он развелся с Аней, женился на молодой провинциальной поклоннице. Все обрушилось в одночасье. Не предполагал, что больше его не увижу. Обнял:
– Господи! Михал Михалыч, это такая полоса. Вы ползете вдоль матраса, а надо поперек. Сейчас черная полоса, а будет белая…
– Думаешь?
Вскоре я узнал, что он уехал умирать в Израиль. Не желал, чтобы его видели немощным, хотел остаться в памяти зрителей в привычном образе. Самое ужасное – стал забывать стихи, выпадение памяти было для Михал Михалыча страшнее физических недугов. Парадный Козаков остался на открытках, выпускавшихся Бюро пропаганды советского киноискусства.
Некоторые портреты его коллег подолгу висели за стеклом киосков и сворачивались на солнце, как ломтики старого сыра. А фото Козакова разлетались моментально. Видел, как поклонницы у служебного входа протягивали ему для автографа те советские открыточки, он охал и с нескрываемым удовольствием расписывался на своих молодых ликах…
Клюев
В юбилейный для меня год (60-летие) в Малом театре состоялась премьера моего спектакля по пьесе шведского драматурга Лукаса Свенссона «Большая тройка (Ялта-45)». Это и радость, и грусть для меня, так как главную роль должен был сыграть Борис Клюев, которого я называл своим талисманом.
Когда-то я пришел в Малый, чтобы ставить пьесу «Любовный круг» для Быстрицкой, а как известно, Элина Авраамовна мало с кем хотела выходить на сцену. Но Клюева полюбила – ей нравились его деликатность, обходительность, импозантность. И они действительно очень тонко играли любовную пару. Потом были «Пиковая дама», где Клюев замечательно играл с Верой Васильевой, и незабвенный «Маскарад», где Арбенин – конечно, Клюев!..
А сейчас, в этой пьесе о Ялтинской конференции, где встретились Сталин (Василий Бочкарев), Черчилль (Валерий Афанасьев) и Рузвельт, Клюеву досталась роль президента США. Признаюсь: мне было неудобно предлагать Борису Владимировичу такую роль. Ведь все знали о его диагнозе, он его не скрывал. Но при этом очень мужественно держался, никогда не жаловался. А тут я ему предлагаю роль смертельно больного человека, который к тому же передвигается в кресле-каталке. Но Клюев сразу же согласился. Даже сказал, что роль ему подходит еще и потому, что будет легче скрыть свое состояние, если произойдет ухудшение.
По правде сказать, вскоре так и произошло – Клюеву уже было тяжело играть, но он тянул роль Арбенина в моем трехчасовом «Маскараде», после чего уезжал в клинику на процедуры, а через день-два возвращался. Мы к этому привыкли. А зрители вообще ничего не замечали…
Он, конечно, понимал, что популярность пришла к нему вместе с его прекрасным Николаем Петровичем из сериала «Воронины». Но никаких комплексов по этому поводу не испытывал. Шутил: «Это же здорово, что зрители, которые пришли посмотреть на Воронина из телевизора, вдруг обнаружили на сцене хорошего драматического актера!» Узнаваемость и зрительская любовь к нему были колоссальными. Несколько раз я был с Клюевым на гастролях. Однажды мы хотели перейти улицу и не могли этого сделать, потому что с ним без конца фотографировались, брали автографы. А надо было пройти всего 50 метров от отеля до театра. Борис Владимирович не скрывал, что эти «издержки» всероссийской славы ему очень нравились. Хотя иногда сожалел: «Поздновато она ко мне пришла».