Приключения режиссера

Это лицо долго оставалось прекрасным, но саму Люсю все меньше и меньше устраивало. Ближе к финалу она все чаще, останавливаясь перед зеркалом, восклицала: «Ну что мне с нею делать? Что с нею делать?» Однажды я спросил: «Люся, с кем?» – «С этой проклятой старостью!» В какой-то момент Гурченко начала отчаянно бороться за молодость, в том числе с помощью пластики. Мы говорили с ней об этом, я спрашивал: «Люся, ну зачем эти игры со временем?» – «Понимаешь, Андрей, я для многих – надежда! На меня смотрят, и кто-то поднимает голову, кто-то расправляет плечи, начинает подтягиваться, бодриться. И вот для этого я стараюсь. Это для меня очень важно».

У нее ведь тоже был перед глазами пример. Люся рассказывала мне, что, когда она еще была начинающей актрисой, попала на концерт Марлен Дитрих. Та выступала в потрясающем серебряном платье в пол, которое весило, по слухам, больше семи килограммов. И Люся вспоминала: «Как она три часа простояла в этом платье! Это же видно было, что платье тяжелое…» И она сама по многу часов так же стояла – каблук, прямая спина… Словно нет ни возраста, ни недомоганий…

Единственное, что Люсе давалось легко в ее борьбе за красоту и молодость, – это чудесная талия. Все эти разговоры о том, что Гурченко неимоверно истязала себя, сохраняя фигуру, – ерунда. Она могла после спектакля, часов в 12 ночи сказать: «Ой, так жрать хочется!» Заехать в ресторан, взять огромный стейк с кровью и съесть. И еще какую-нибудь пасту с морепродуктами. Люся никогда не высчитывала калории. И не поправлялась. На сцене у нее все сгорало. Фигура была дана ей от Бога.

Но время неумолимо брало свое, Люся не могла выиграть эту войну. Хотя сражалась героически! Я позвонил ей буквально за неделю до ее ухода. Предложил сыграть у меня в спектакле по повести Теннесси Уильямса «Римская весна миссис Стоун». Гурченко очень понравилась идея, она воодушевилась. И так легко, впроброс мне сказала: «Единственное, я тут опять поломалась. Вышла с собачками погулять, упала… Но, когда приду в форму, сразу приступим к репетициям!» Она к своему положению относилась без трагизма: поломалась – починят. Но оказалось, все гораздо серьезней… О том, что Люси не стало, я узнал из новостей… И не поверил сначала. Подумал, что это очередной слух. Ведь несколько раз уже до этого писали об уходе Гурченко. А она только усмехалась: «Значит, я буду долго жить!» Но на этот раз оказалось – правда…

Как раз сегодня я проходил мимо книжного магазина, а там опять под праздник все витрины обклеили кадрами из «Карнавальной ночи», с Люсей. Я вспомнил, как она до последнего пела эту песенку про пять минут. И иногда жаловалась: «Как же меня это достало!» А я ей объяснял, что для людей, если Гурченко поет про пять минут, если по телевизору идет под Новый год «Карнавальная ночь» – значит, все нормально, все стабильно, будем жить!

Ее саму стабильность не привлекала – ей надо было куда-то мчаться, осваивать новое… Надо было видеть Люсю за рулем. Она все гордилась, что водит много лет, с 1978 года. Показывала свои первые права, которые у нее каким-то образом сохранились. Но я боялся с ней ездить! Потому что и тут проявлялся ее темперамент. Спокойно дождаться зеленого сигнала светофора Люся не могла – вечно ей надо было рвануть пораньше. При этом если кто-то ей мешал проехать или, по ее мнению, неправильно действовал, она открывала окно и начинала с этим водителем «разговаривать». В общем, с некоторых пор я стал отказываться, когда она предлагала меня подвезти: «Вы уж простите, но я пешочком»….

Подтолкнуть к чему-то новому Люсю было легко. Например, она могла станцевать и спеть рэп наравне с молодыми артистами. Однажды мы с ней задумали поставить мюзикл «Бюро счастья», и я вставил туда кусок этого рэпа. Это был первый московский мюзикл! Но его выход пришелся на тяжелый 1998 год. Грянул дефолт, спонсоры стали исчезать. Но на Люсю зрители пошли! Это была ее победа. Она после этого сказала: «Как поздно ко мне все приходит… Как поздно!..»

Может быть, чего-то она и не успела в жизни. Но в театре реванш взяла!..

Гордость