Приключения режиссера

Они знают о Станиславском все, но на уровне теории. Это очень плохо, потому что он для них – икона. Они не понимают, что теорией надо пользоваться. На своих занятиях я снимал со Станиславского налет пыли и нафталина. Когда Михаил Чехов, ученик Станиславского, оказался в Штатах, он пропагандировал его систему и свой метод. И даже знаменитая нью-йоркская театральная студия Ли Страсберга пропагандировала русский психологический драматический театр. Все звезды прошли именно эту школу: и Марлон Брандо, и Джек Николсон, и Дастин Хофман, и Аль Пачино… В моем семинаре занимались не только актеры, режиссеры, но и просто интересующиеся. Среди них были молодые ребята-банкиры. Я уже говорил, что очень удивился, когда они мне сказали о своем восприятии режиссуры как умении просчитать возможности конкурентов, по-своему выстроить ситуацию. Я подумал и понял, что они правы.

В университетской библиотеке я был потрясен шикарным изданием Станиславского – тома в коже, золотое тиснение. Но стоило мне провести рукой по корешкам – она стала черной от большого слоя пыли. Икона, чистой воды икона! Эти тома никто не брал уже много лет! Поработав в семинаре, они видели, что даже на площадке есть реальная польза от его теории, появляется мышечная свобода. Прочувствовав метод физических действий на собственной шкуре, они побежали читать Станиславского. Другими глазами посмотрели на нашего русского старика, на его знаменитое открытие и попытались практически использовать его. Молодые банкиры меня добили, я еще раз убедился: Станиславский – одно из великих открытий XX века…

Безруков

Он начинал на моих глазах. В «Табакерке» Олег Павлович любил ставить неожиданные вещи. Я предложил свою версию романа Александра Минчина «Псих». В центре сюжета – молодой парень, обаятельный, солнечный, который, проходя все круги ада в психушке, превращается из светлого мальчишки в старика, уже все пережившего. Саша лег в психушку в шутку, понаблюдать, как сам про себя говорил: написать романчик, получить Нобелевскую премию. Но уже оттуда не вырвался. Идея создать на сцене метафору выморочной России заставляла подобрать актера, который способен сыграть эволюцию наоборот – от света к тьме. Я искал артиста, которому было бы двадцать, как герою романа. Олег Павлович предложил:

– Давайте возьмем студента.

– Нет, студента брать не будем, это жуткая нагрузка на психику, давайте возьмем вчерашнего выпускника.

– Ой, – воскликнул Табаков. – Я знаю! Есть такой!

И назвал фамилию Безрукова. Говорю:

– Дайте ручку, запишу, чтобы не забыть…

Сергей только что окончил Школу-студию, и Табаков взял его в труппу. Звездной роли Безруков еще не получил, вводился в идущие спектакли. Увидев его, я сразу понял: «Да! Это наш Саша».

В финале спектакля герой выскакивал из больницы, но в России не бывает хеппи-эндов. Тетя его забрала, отмыла, накормила, а он в ванной повесился… Так его догнала психушка. Показали это не буквально, придумали, что Безруков в одном полотенце вставал на стул, протягивал руку к длинному проводу, на котором крепилась лампочка, и просто ее выкручивал. Стул падал уже в темноте. Я против буквализма, никогда не подставляю актеров, берегу их…

Однажды зрительнице пришлось вызвать скорую помощь: у девушки случилась истерика, ей показалось, что Сережа и впрямь повесился. Безруков играл настолько реально, что было видно, как текли слезы, струился пот, как он краснел и бледнел. Он в этом отношении уникальный актер. Все вытаскивает изнутри, а в «Табакерке» еще и камерное пространство, ничего не спрячешь.

После приезда скорой я понял: родился большой артист. Он не играл, он проживал судьбу героя. Когда включали свет, Сергей успевал накинуть черное пальто, выходил на поклоны и поднимал два пальца: победа! В зале стоял рев. Позже, что бы я ни ставил у Табакова, всегда вписывал Безрукова на главную роль. Он сыграл молодого Теннесси Уильямса в «Старом квартале», главного героя в «Признаниях авантюриста Феликса Круля».

Роман Томаса Манна не был завершен – это давало свободу. Уложить его в три с половиной часа нереально, выбрали основные линии, а финал – без текста – придумали вместе с Сережей. Его Феликс из обаятельнейшего человека к концу превращался в монстра, идущего по головам. Где бы он оказался в гитлеровской Германии? Конечно, в лагере наци. Хотя от гестаповской формы мы отказались. Сергей облачался в шинель с белыми обшлагами и орденом. Не Железный крест, но зритель все считывал правильно.

Мы пошли на рискованный шаг: продлили роман. В финале Безруков выходил на сцену в экстазе, руки в крови, и оказывался в луче прожектора. Я попросил: «Выучи кусок из “Майн кампф” на немецком». У него уникальное ухо, он же потрясающий пародист, озвучивавший политиков от Ельцина до Жириновского в программе «Куклы», и Сергей феноменально выкрикивал эти строки в финале, давая понять: нет уже того прекрасного Феликса Круля, есть монстр, который мечтает завладеть миром. Зритель съеживался!..