Про папу

Потягиваясь, появляется Котася. Я ее сперва не заметил, жарко сейчас, и она пристрастилась спать на подоконнике, среди цветов.

— Ты здесь? Ну, будь по-твоему — давай сюда свою чашку.

— А рожа не треснет?

— Нет. Чего же ты медлишь?

— Иди отсюда тоже.

Котася с омерзением встряхивает головой и поворачивается ко мне спиной, небрежно дернув хвостом. Так уходят женщины, которые очень хотят, чтобы вы заметили, как красиво они ушли, и вам стало стыдно. Только меня такими изысками не проймешь.

— Давай-давай, топай, дай поесть спокойно.

— Вы, Максим Викторович, возомнили о себе, а на самом деле самое интересное в вас — это чашка.

— Лучше мышей лови.

— Только и можете банальности говорить.

— Котася! Привет! Чем пахнет сегодня твоя голова?

Кошка милостиво разрешает собаке Белке себя обнюхать, не теряя, однако, презрительного выражения на морде.

— Ну, понюхай, понюхай… довольна?

— Да! Я всегда довольна.

— Иди, собачка моя, этот недочеловек нам все равно ничего не даст.

Недочеловек спокойно дожевывает холодную яичницу, похожую на застывшие сопли, и смотрит на залитую солнцем улицу, не тронутую шинами машин, и даже подошв прошло по ней сегодня совсем немного.

Все в золотой пыли, тишина, и кажется, что все только начинается, и жизнь впереди, и будет она всегда.

В тишине и одиночестве всегда возвращаешься в детство. Совсем раннее, когда еще в такую же жару лежал в пеленках. Все было так же, только кошки Котаси и собаки Белки не было рядом. Да нет, были они. Кто-то другой ими был.

Интересно, разговаривали они со мной? Жаль, если нет.

* * *

Я купил немного говядины, и папа сварил шикарный суп с фасолью. Варил он его часа три, движения медленные, я не помогаю ему в готовке, разве что картошки-морковки начищу, мелкая моторика с острым предметом — это не для пожилых людей. А в остальном — вижу, какое выражение лица у отца, когда он чем-то занят, он реально молодеет.

Торжественно поставил передо мной чашку супа и сказал: «Как тебе?»

Я попробовал суп и сказал, что это великолепно.

Папа просиял и весь ужин вспоминал молодость, как мама однажды пришла с работы и не могла попасть домой, потому что папа на коньках катался и закатался допоздна. А мама замерзла. Но не ругалась совсем, а пришла на каток, смотрела на него и смеялась.

Я съел полную чашку и похвалил суп еще раз, сказав, что я вот так в жизни не приготовлю.

Папа расцвел окончательно и, отложив свою чашку, сказал:

— А где там твоя прекрасная каша?

Кто скажет, что это ми-ми-ми и сахар, тот просто глупый дурак. И ни фига в жизни так и не понял.

9 июля 2017 г.

Папа хочет выйти во двор. На пути непреодолимое препятствие — мои кроссовки. Помянув меня добрым словом, папа растерянно топчется возле них, потом делает решительный шаг, наступая сразу на оба (хорошо, что не падает), и наконец выходит в дверь.

А ведь еще недавно десять километров бегал по пятницам. И волейбол. И разряд по гимнастике, такой пресс у него был, у меня такого не будет никогда.

Как быстротечно время и безжалостно.

Скоро нужно в Москву, недели на две хотя бы. Я там должен был быть еще в конце мая, но бюрократия оказалась сильнее, чем я предполагал.

Вот как мне отца оставить…

А что делать? Он все-таки мой папа. Значит, переживет.

10 июля 2017 г.

Теперь папа потерял трудовую книжку. Господи, ну почему этот человек никогда и ничего не кладет на место!

Это же так просто, логично, рационально и удобно.

Я работаю собакой-ищейкой 12 часов в сутки, а это несвойственная мне работа.

Не буду помогать. Вот не буду, и все. Бунт. Забастовка. Майдан.

Не так давно я лично рассортировал все документы, это папино, это сестры, это мои, это Водоканал… Все по папочкам, все по ящикам отдельным. Этот ящик папин, это сестры…

Через неделю все было перемешано в общую кашу. Теперь он трудовую в ней потерял! Или не в ней…

Папа, видя, что я, безрезультатно обыскав весь шкаф, устало сел за ноутбук, вцепился в мои чемоданы. Белка тоже, когда с ней не хотят играть, хватает мой кроссовок.

Она, как и папа, прекрасно знает, что я терпеть не могу, когда кто-то роется в моих вещах. Тем более в чемодане ждет своего часа моя любимая кожаная плеть, набор итальянских масок, гора немецких презервативов, надувная женщина, мой женский костюм и любимые туфельки на каблуках.

С визгом выпрыгиваю из прекрасного виртуала в этот гребаный мир.

— Убери свои чемоданы неподъемные!

— Не трогай мои вещи!

— А чего они… лежат!

Ох, вот за что мне это все?

Иду искать трудовую книжку. Она может оказаться где угодно. На чердаке, например. Или в будке собаки Белки. Или у папы в руке.

Ладно, если человек ничего не кладет на место, у него есть какие-то основания для этого. Есть. Не может не быть. Просто я о них не знаю. Это нормально.

Медитирую.

12 июля 2017 г.

Проснулся среди ночи от того, что папа грозно зарычал и явственно сказал: «Эти шкуры — это совсем не то, что надо!»

Как мало мы знаем о наших близких и где они бывают во сне.

Но папа опять недоволен. Даже попав во сне в каменный век, он остался верен себе.

Пойду спать опять. Может, найду ему шкуры дешевле.