Проданный ветер

– А ему это подсказал один инженер, который работал в металлургическом бизнесе. Они играли, как-то в доме Годдарда и тот, показал инженеру вытащенную пулю. Инженер присмотрелся к улике, и указал сыщику на еле заметную щербинку, посоветовав найти форму для отливки свинцовых пуль с таким дефектом.

– И, что было дальше? – сонно спросил поручик.

– А то, что вскоре в одном из бандитских притонов, сыщик нашел эту самую форму, а заодно и арестовал ее хозяина. Дефект на форме в точности совпал с отметиной на пуле! Ну как тебе эта история?

– Потрясающе, – кивнув, пробормотал поручик.

Шериф сделал глоток из стакана и, поморщившись, сказал:

– А насчет людей, работающих на Пинкертона…, я недолюбливаю этих выскочек. Они думают, что только они способны навести порядок на улицах наших городов. Но за новости, спасибо тебе, конечно, я буду это иметь ввиду. Кстати сколько всего в банде этого Чарли головорезов?

– В банде человек пять, а может и больше. Еще мне известно, что сюда на всех парах движется английский караван, на борту головного судна, самые свежие карты глубин прибрежной полосы.

– С десантом? – насторожился шериф.

– Возможно и так, а у вас на причале нет, не одной пушки!

– Какие пушки? – воскликнул Билл. – У наших солдат из пехотной роты, только винтовки и револьверы! Какие-то умники в конгрессе посчитали, что этого будет достаточно.

– Я счел своим долгом предупредить союзников, – отозвался глухо поручик. – Спасибо, за виски, мне надобно идти. Честь имею!

Попрощавшись с шерифом, Орлов вышел на улицу и медленно побрел, утопая в снегу к дому старика Розенберга. После разговора с Биллом, у него сложилось впечатление, что американцы пока так и не решили, что нужно делать с этой далекой колонией.

Не прошло и получаса, как поручик уже обнимался с плачущим стариком, который, как и год, назад был одет в красную косоворотку, в своих домотканых штанах, заправленных в валенки.

– Здравствуй, здравствуй, Давид Маркович, – хрипел поручик простуженным голосом, – уж и не думал, что Господь дозволит снова свидеться. Ну, чего ты плачешь?

– Это…, это я от радости, – шептал старик, смахивая полой овчинной безрукавки слезы. – Я действительно, чрезвычайно рад видеть тебя, Константин. Думал уже тоже, что на этом свете и не доведется свидеться! Ведь вы как ушли в последний раз, словно в воду канули. Какие только слухи не ходили! Я ведь из-за вас даже к правителю подходил, да он тоже ничего вразумительного насчет вас не сказал.

– Урядник мой появлялся?

– Накормил я его, микстуру дал, спит раб божий как младенец. Изможден он крепко, я бы даже сказал до крайности…, да и тебе смотрю, досталось, проходи в избу.

– Есть малость, – со вздохом проговорил, Орлов заходя в дом. – И простужен малость и поранен, но самое главное Господь дозволил до вас добраться.

– Это уж точно! Сейчас и тебя начнем на ноги ставить, проходи, раздевайся, артиллерию свою можешь на кухне поставить. Скажи мне, Константин Петрович, чем же мы так империи не угодили своей? Почему нас как стадо баранов продали?

Офицер поставил в угол винтовки, медленно снял шапку с рваным полушубком и с трудом сев к столу сказал:

– Не знаю, Давид Маркович… Смекаю так, что на поступок сей могли толкнуть только важные резоны, о коих мы просто не знаем. Другого объяснения у меня нет… О горе твоем узнал, прими соболезнование, жена у тебя душевным человеком была, упокой господи ее душу.

– Спасибо, тебе…, шесть месяцев почитай, как прошло, – отозвался старик дрожащим голосом, протягивая стакан с настойкой. – А, я не поверишь, до сих пор с ней разговариваю…, она ведь – это все, что у меня было. Деток-то нам Господь не дал…, вот так и живу, значит.

– Из-за нее значит с поселенцами не ушел?

– Конечно, – отозвался тот, всхлипнув, – раз Сара в этой холодной землице лежит, то и я хочу рядом с ней лежать, когда Господь призовет. Меня Максутов с собою звал, обещал похлопотать о практике в родной губернии…, да поздно мне уже кататься, как шарику по жизни. Прикипел я уже к этому суровому краю, уважают опять же и городские, и индейцы за дела мои бескорыстные. Буду здесь свой век доживать, с верой в то, что новые жители не распустят слух о» черной смерти» исходящей от евреев, замысливших истребить христиан путем отравления колодцев.

Орлов залпом выпил горькую настойку на травах и, поморщившись спросил:

– Ты про те времена говоришь, когда твоих предков вырезали целыми общинами?

– Да, Константин Петрович, про них окаянных, когда в течение года были сожжены все евреи от Кельна до Австрии. Вот и живу теперь с надеждой и упованием на Господа, что здесь не наступит конец всему еврейству и что завершились уже все темные предсказания пророков. Да, что же это я философствую, а ты голодный сидишь? Сейчас я тебе мяска нажарю, как ты любишь.

– Думаю, что здесь тебе, это грозить не будет, – сонно пробормотал Орлов, прислонившись спиной к горячей печке.

– Почему так думает, господин офицер? – покачав головой, спросил старик, хлопоча у печки.