Проклятие

— Получается, твоя дочь тебя ненавидит, — помолчав, сказала она.

Сухарев вздрогнул.

— Я знаю, — сказал он, сложив руки на коленях. — Но должна быть причина…

— А причины нет, — сказала ведьма, тронув висок пальцами.

— Как нет?

— Так. Некоторые не любят рыбьи кишки, другие теряют голову от барабанной дроби, третьи готовы убить за невовремя сделанное замечание. Твоя дочь ненавидит тебя, потому что так ощущает мир.

Марфа Степановна достала из кармана кофты сигаретную пачку, каким-то мужским, точным движением выбила из нее сигарету.

— Что-то можно сделать? — спросил Сухарев. — Я думал, это ее мать…

— Изначально, конечно, она, — согласилась ведьма, — но затем ненависть к тебе стала иррациональной. Теперь это составляет часть ее жизни. Твоя дочь каждый день подпитывает ее в себе.

— Но я-то ее люблю!

Марфа Степановна покатала сигарету в пальцах.

— Это тоже идет в костер.

Она встала и прошла к задрапированному окну. Стукнула форточка. Щелкнула зажигалка. На мгновение осветилось втянувшее щеки лицо.

— Прости, не могу не курить, — обернулась женщина.

— Ничего. Без проблем, — сказал Сухарев.

Ведьма затянулась.

— Так чего ты хочешь от меня? — спросила она.

— Помощи, — сказал Сухарев.

— Это я поняла. Но… — Марфа Степановна выдохнула дым. — С этим, пожалуй, надо не ко мне. Порча, приворот, отворот, наговор на удачу — вот моя стезя.

— Отворот!

Ведьма усмехнулась и затолкала окурок в баночку к собратьям.

— Дорогой мой, — она вернулась к столу, села, — отворот тебе ничего не даст. Отворот работает на человека, а не на его чувства. Или ты хочешь, чтобы дочь о тебе забыла? Это я устроить могу, без обмана.

— Н-нет, не надо.

Вспомнив, Сухарев стал копаться во внутренних карманах пиджака, выудил паспорт, телефон и наконец достал несколько фотографий.

— Вот, посмотрите, это она. Вам, наверное, будет нужно для ритуалов.

Он подвинул фотографии через стол.

— Каких ритуалов? — спросила Марфа Степановна, поворачивая снимки.

На одном красивая девочка лет двенадцати с усиками, наведенными тушью, с улыбкой смотрела в объектив. На другом она же, но уже постарше, обнимала клетку с попугайчиком.

— Ну, что-то вы ведь можете?

Ведьма пожала плечами.

— Могу убить.

Сухарев побледнел.

— Что вы! Мне только… Просто ее ненависть заходит все дальше. Понимаете? Это какая-то одержимость.

Марфа Степановна покивала.

— Да, я вижу, — она сдвинула фотографии на край стола и наклонилась к посетителю: — На что ты готов?

— Я… просто… Я могу кровь…

— Без общих слов. Чего конкретно ты хочешь? У нас мало времени.

Глаза ведьмы сверкнули.

— Основное, я хочу, чтобы Ларка… Лариса… перестала меня ненавидеть! — выкрикнул Сухарев.

— Угу.

Марфа Степановна выпрямилась.

— Знаешь, — сказала она, — большинство клиентов, что приходят ко мне, ищут легкого пути, чтобы решить свои проблемы. Причем с их стороны требуется не так уж много усилий, чтобы найти выход из сложившейся ситуации самостоятельно. Но нет, они предпочитают, чтобы кто-то это сделал за них. Бог. Дьявол. Я. В общем, посредники. Бывает, что души их черны и полны зависти. Бывает, что они глупы и слепы. Бывает, что жизнь их построена на иллюзиях. И только где-то пятнадцать процентов всех случаев действительно требуют моего участия. Пропал человек, заболел, изменился вдруг, включилось родовое проклятие, ребенка затянуло в плохую компанию. А твоя проблема…

Ведьма замолчала. Сухарев ждал, чувствуя, как крутит живот. Ему вдруг показалось, что он стоит на краю обрыва. Дальше — тьма.

— Ты ведь знаешь, что за все придется платить? — спросила Марфа Степановна.

— Душой?

— В конечном счете. Но в твоем случае… Постой, я сейчас.

Под ведьмой скрипнул стул. Она встала и тенью направилась в дальний конец комнаты. Чуть слышно стукнула дверь второго выхода.

Сухарев зажмурился.

Как было. Ларке — тринадцать.

Она выходит на кухню в топике и повернутых до колен джинсах. Часть волос заплетена в тугие косички, часть покрашена в ядовито-розовый цвет. Худая, с независимо вздернутым носом девчонка, воображающая себя взрослой.

— Куда? — шипит Светка.

— Сюда.

Ларка демонстративно садится за стол. Некоторое время она смотрит на Сухарева, который, к своему стыду, не знает, что делать.

— Нравлюсь? — спрашивает она, выпячивая грудь.

Собственно, груди-то никакой нет, едва-едва оформляющиеся холмики, но этого достаточно, чтобы Сухарев впал в ступор. Он сначала кивает, потом, сообразив, как это все выглядит, отрицательно мотает головой. Ларка расплывается в улыбке.

— Че обсуждаете?

— Брысь отсюда!

Светка пытается согнать дочь со стула, но Ларка и не думает реагировать на толчки.

— Отстань! — произносит она, ставя упором ногу, и лишь гнется под напором матери, как своенравное деревце под ветром. — Дай я чаю налью!

— Наливаешь и уходишь!

— Ага.

— Это, кстати, твоя вина, — пеняет Сухареву Светка. — Мужской руки нет, вот она и распустилась!

Ларка набулькивает чаю. Кружка у нее большая, солидная, с рыцарем на боку. Под копытами рыцарской лошади надпись: «Все для прекрасной дамы». Все-таки Ларка красивая, думает Сухарев, украдкой косясь на дочь.

— Налила? — торопит Ларку Светка.