Пропавшая экспедиция

— Черт бы вас побрал, Адамов, вы что, телепат?! Как вы могли узнать, что я заведу разговор о затеянной Дрезинским операции?! Это что, розыгрыш какой-то?! Кто вас надоумил так пошутить?! Что вы молчите, месье, язык проглотили?!

Папа, кое-как совладав с параличом, запустил дрожащую ладонь в нагрудный карман, извлек заграничный паспорт с советским серпасто-молоткастым гербом, протянул Жорику.

— Моя фа-фамилия де-действительно Адамов, — от волнения папа слегка заикался. — И я — са-самый настоящий инженер из Ленинграда, ра-работаю в Ираке по контракту. П-приехал в музей, по-поскольку с де-детства у-увлекаюсь историей. И моего деда на самом деле з-звали Артуром, при Феликсе Дрезинском он занимал в ВЧК к-крупный пост, но я даже под гипнозом не скажу — какой. Де-дедушку расстреляли на полигоне Коммунарка, до Перестройки его имя бы-было в нашей се-семье под негласным табу. Его лишь однажды нарушил мой отец, Эхнатон Адамов. Он хотел, чтобы я знал о том, что случилось с его отцом…

Дядя Жерар, внимательно выслушав папу, вернул паспорт и погрузился в долгое молчание.

— Невероятно, — изрек француз в конце концов. — Вот уж воистину — неисповедимы пути господни, месье Адамов. Видите ли, я много лет интересуюсь судьбой артефактов, которые обнаружила мадемуазель Болл. И которые, очень похоже на то, стоили головы ее другу Перси Офсету. И вот, в итоге, встречаю в Багдадском музее внука человека, имевшего непосредственное касательство к этой запутанной истории. Есть от чего — голове кругом пойти…

— Могу лишь еще раз заверить вас, что не имею ни малейшего понятия, какими именно делами по долгу службы занимался в ВЧК мой дед Артур Адамов, — сказал папа. — И наше открытие — не меньшее потрясение для меня. Только мне еще хуже, чем вам, месье, я ведь впервые слышу об экспедиции, в которой участвовал дед. Поверьте, это правда, даю вам честное слово. И прошу вас, расскажите мне все, что знаете…

Еще немного помолчав, француз кивнул. Папа подумал, скорее всего — себе, поставив точку в воображаемом споре.

— Не знаю, что тут добавить, — молвил он медленно. — Как я уже говорил, кто-то замел все следы. Скорее всего, по личному приказу Сталина. Он был большим докой по части секретности…

— Но ведь Вывих-то выжил? — напомнил Мишель.

— А кто его знает, выжил он или нет…

— Как это?

— Он ведь стал отшельником. Поселился в горах у стен буддийского монастыря, в такой глуши, где проще встретить снежного барсе, чем человека, хоть в монахи не просился, якобы, пояснил настоятелю, что, обуянный гордыней, сотворил страшный грех и не смеет никому показываться на глаза, пока не отмолит его. Ему все же выделили микроскопическую келью на самом отшибе, чтобы не околел. Он не показывал оттуда носа много лет. Монахи ему не докучали, у них это не принято. Между прочим, никто из них прежде не видел Вывиха в лицо. Быть может, это был вообще не он. Картин Гуру больше не писал, к холсту не притрагивался. Я уж не говорю о бурной публичной деятельности, отличавшей его в прежние времена. То ли действительно раскаялся, то ли был напуган до чертиков. Может, ждал, когда какой-нибудь индийский Рамон Меркадер раскроит ему ледорубом череп, как это приключилось с товарищем Трольским…

— Но ведь НКВД ничего не стоило его похитить?

— А на кой черт ему сдался этот забившийся под печку таракан? — удивился Жорик. — Если Сталин и без него давно все узнал и не сомневался, Вывих будет нем, как могила? К тому же, насколько я понимаю, он же не верил в мистику, переселение душ и прочую чертовщину. Это Дрезинскому с Мануальским и Убогим кружил голову оккультизм. Как убежденный материалист, Иосиф Виссарионович отдавал предпочтение индустриализации с электрификацией, он верил в домны и мартеновские печи, в прокатные станы и токарно-винторезные станки, без которых СССР рисковал встретить новую империалистическую войну в лаптях и с топорами вместо пулеметов. И тут ему не откажешь в прозорливости. Эзотерика же была объявлена им дьявольщиной и, за ненадобностью, строжайше запрещена. Само это слово ушло из обихода. Советским гражданам полагалось думать о трудовых свершениях, а не гадать на кофейной гуще…

— Куда подевались остальные Ключи Иштар, обнаруженные Сарой Болл? — поменял тему отец. — Или тоже бесследно исчезли как те, что были у Офсета и Ас-Саффаха. У нее ведь должны были остаться еще как минимум два Мэ?

— Они у нее и остались, — кивнул француз. — После отъезда полковника из Месопотамии она перебралась в Багдад и занялась систематизацией коллекции древностей, собранных эмиром Фейсалом. У них были самые теплые отношения. Он поддерживал ее во всем. А, поскольку, по окончании войны, англичане провозгласили его королем, она зажила, как у Бога за пазухой.

— Ого!