Прощание славянки

Выдвижению талантов немало препятствовала и существовавшая в нашей армии система назначения на командные должности, по которой треть должностей командиров армейских полков предоставлялась офицерам Генерального Штаба, вторая треть — гвардейцам и третья — армейцам.

Из армейцев, а среди них таланты встречались, на командные должности попадали, таким образом, единицы, далеко не всегда достойнейшие, большинство же заканчивало свою карьеру в капитанском чине.

В Русско-японскую войну и в последнюю Великую наблюдалось такого рода явление.

Среди рядового офицерства, до командира полка, процент офицеров, совершенно отвечающих своему назначению, был достаточно велик.

Далее же он всё более и более понижался: процент отличных полковых командиров был уже значительно меньше, начальников дивизий и командиров корпусов еще меньше и т. д.

Объяснение этого печального факта надо искать в постановке службы и отношении к военной науке русского офицера.

Русский офицер в школе получал отличную подготовку. Но потом, поступив на службу, он, — это было не абсолютно общим, но весьма обычным явлением, — засыпал. За наукой военной он не следил или интересовался поверхностно.

Проверочным испытаниям при повышениях не подвергался. В массе офицерства царил взгляд, что суть военного дела в храбрости, удальстве, готовности доблестно умереть, а всё остальное — не столь важно.

Еще менее интереса проявляли к науке лица командного состава, от командира полка и выше. Там уже обычно, царило убеждение, что они всё знают, и им нечему учиться.

Тут нельзя не вспомнить об одной строевой должности, которая, кажется, только для того и существовала, чтобы отучать военных людей от военного дела, — это о командирах бригад.

В каждой дивизии имелось два бригадных командира. Никакого самостоятельного дела им не давалось. Они находились в распоряжении начальника дивизии.

У деятельного начальника дивизии им делать было нечего. И они, обычно, занимались чем-либо случайным: председательствованием в разных комиссиях — хозяйственных, по постройке казарм и церквей и иных, имеющих слишком ничтожное отношение к чисто военному делу, а еще чаще, — просто, проводили время в безделье.

И в таком положении эти будущие начальники дивизий и корпусов и т. д. проводили по 6–7, а то и более лет, успевая в некоторых случаях за это время совсем разучиться и забыть и то, что они раньше знали.

Поэтому-то в нашей армии были возможны такие факты, что в 1905–1906 годах командующий Приамурским военным округом, ген. Н. Линевич, увидев гаубицу, с удивлением спросил:

— Что это за орудие?

Командующий армией не мог, как следует, читать карты (Ген. Куропаткин обвинял в этом ген. Гриппенберга.), а главнокомандующий, тот же ген. Линевич не понимал, что это такое — движение поездов по графикам.

А среди командиров полков и бригад иногда встречались полные невежды в военном деле.

Военная наука не пользовалась любовью наших военных. В этом со скорбью надо сознаться…

Не могу скрыть одного недостатка нашей армии, который не мог не отзываться печально на ее действиях и успехах. В Русско-японскую войну этот недостаток обозвали „коекакством“.

Состоял же он в том, что не только наш солдат, но и офицер, — включая и высших начальников, — не были приучены к абсолютной точности исполнения приказов и распоряжений, как и к абсолютной точности донесений.

В Русско-японскую войну был такой случай: во время Мукденского боя Главнокомандующий армией послал состоявшего при нем капитана Генерального штаба, в свое время первым окончившего академию, с экстренным приказанием командиру корпуса.

Отъехав несколько километров, офицер улегся спать и на другой день, не вручив приказания, вернулся к Главнокомандующему.

Этот страшный проступок остался безнаказанным.

В 1916 году генерал М. В. Алексеев изливал передо мной свою скорбь.

— Ну, как тут воевать? — сокрушался он. — Когда Гинденбург отдает приказание, он знает, что его приказание будет точно исполнено, не только командиром, но и каждым унтером. Я же никогда не уверен, что даже командующие армиями исполнят мои приказания. Что делается на фронте, я никогда точно не знаю, ибо все успехи преувеличены, а неудачи либо уменьшены, либо совсем скрыты…

Исправить этот недостаток могло лишь настойчивое воспитание и долгое время.

И, добавили бы мы, жестокие наказания…

Самым больным местом вышедшей в 1914 году на бранное поле русской армии была ее материальная сторона — недостаток вооружения и боевых припасов.

Вся вина за это была возложена на военного министра, В. А. Сухомлинова, печальным образом закончившего свою блестящую карьеру».

Забегая вперед, скажем, что дело дойдет даже до того, что военного министра обвинят в шпионаже в пользу Германии.

Но об этом мы поговорим в 1915 году, когда возникнет знаменитое «дело Мясоедова» и военный министр будт отправлен в отставку.

И еще

О героизме и самопожертвовании…

Конечно, знания в армии нужны.

На всех уровнях, от солдата до генерала.

Но, наверное, дело не только в них.