Прощание славянки

Помните фильм по пьесе К. Симонова «Парень из нашего города», в котором попавший в Испании в плен танкист Сергей Луконин пытается выдать себя за француза?

Немцы ему не верят.

И отнюдь не потому, что у него, по словам одного из них, «рязанская морда» и «рязанское произношение».

А не верят они ему по той простой причине, что он, оставшись один, отстреливался до последнего патрона, а в плен его взяли только после того, как он потерял сознание.

— И после этого, — с нескрываемой насмешкой говорит немецкий офицер, — он хочет нас уверить, что он француз!

И он знал, что говорил. Ведь именно те самые французы, за одного из которых выдавал себя Луконин, в начале Второй мировой войны предали свою родину и позволили немцам оккупировать ее практически без боя.

А ведь прекрасно вооруженных дивизий у них было больше, чем у Гитлера, а линия Мажино считалась такой же неприступной, как линия Маннергейма и оборонительные сооружения в Судетах.

И что же?

Встали парижане, как один, на защиту своей столицы и сражались так, как сражались наши солдаты в «белоснежных полях под Москвой»?

И не подумали!

Не было ни обороны Парижа, ни залитых кровью полей, а было позорное отступление и сдача на милость победителя.

А можно ли себе представить пусть и прекрасно вооруженных и обученных англичан, тех же французов или итальянцев, сражающихся и побеждающих могучие армии вермахта под Сталинградом или на Курской дуге?

Никогда!

Да какая там Курская дуга, если сто тридать тысяч (!) австрийских солдат не смогли отстоять одну из самых мощных европейских крепостей Перемышль!

И, наверное, именно поэтому ни один немецкий солдат не закрыл своей грудью амбразуру, даже если от этого зависела судьба боя.

А наши закрывали.

По той же причине ни один немецкий летчик, оставшись без боеприпасов, не бросал свою горящую машину на вражеские позиции.

А наши бросали.

И здесь дело уже не в технике и знаниях, а в силе духа, или, если хотите, в его особом складе.

Не того, германского духа, который мечтал о власти над миром и с презрением смотрел на другие народы, а того духа, который заставлял в безвыходной ситуации не поднимать вверх руки, а подрывать себя вместе с врагами последней гранатой, погибать самому и спасать товарища.

В то время как немцы своих раненых добивали.

Как это ни печально, но создается такое впечатление, что во главу угла в русской армии была поставлена именно та жертвенность, с какой воевали русские солдаты и офицеры.

Почему это происходило?

Да только по той простой причине, что мы, даже плохо вооруженные и необученные чаще побеждали.

А давно известно, что поражения учат гораздо больше, нежели победы.

Именно поэтому кажется весьма странным утверждение, что победителей не судят.

Судить их, конечно, не надо. А вот посмотреть, какой ценой была достигнута эта самая победа, надо.

Одно дело, если это победа разума и мастерства, и совсем другое, если это чисто количественная победа.

И если у руководителей армий бдет разум, а у солдат и офицеров местерство, то вряд надо будет петь о том, что «мы за ценой не постоим».

За ценой надо стоять.

Всегда.

Особенно если эта цена выражается в человеческих жизнях…

Что же касается русского солдата…

О его героизме и силе духа сказано много.

Но согласитесь, что нельзя без волнения читать то, что писал о русском солдате хорошо знавший его отец Георгий Шавельский.

«На перевязочном полковом пункте, — вспоминал он в своих мемуарах. — Я — около умирающего от страшного ранения в грудь солдата.

Последние минуты…

Жизнь, видимо, быстро угасает.

Склонившись над умирающим, я спрашиваю его, не поручит ли он мне написать что-либо его отцу и матери.

— Напишите, — отвечает умирающий, — что я счастлив… спокойно умираю за Родину… Господи, спаси ее!

17 октября 1915 года я был на Западном фронте в 5-ой дивизии.

В одном из полков после моей речи и переданного мною полку привета Государя, выходит из окружавшей меня толпы солдат, унтер-офицер и, поклонившись мне в ноги, произносит дрожащим голосом:

— Передайте от нас этот поклон батюшке-царю и скажите ему, что все мы готовы умереть за него и за нашу дорогую Родину…

Солдатское громовое ура заглушило его дальнейшие слова.

Вернувшись однажды в 1916 году с фронта, где я посетил много бывших на передовых позициях воинских частей, наблюдал, как трудности и опасности окопной жизни, так и высокий подъем духа в войсках, — я, по принятому порядку, явился к Государю с докладом о вынесенных мною впечатлениях и наблюдениях.

Помню, у меня вырвались слова:

— На фронте, Ваше Величество, всюду совершается чудо…

— Почему чудо? — с удивлением спросил Государь.