Прощание славянки

На улицах и в печати открыто говорили о загадочных интригах и о том, что „немцы“ добились своего и вытащили „изменника“ из тюрьмы.

Однако на этом мучения престарелого жулика не кончились.

После прихода к власти Временного правительства Сухомлинов был снова арестован и 27 сентября 1917 года приговорен к высшей мере наказания — бессрочной каторге.

Представшая вместе с мужем перед судом Сухомлинова была оправдана.

Сухомлинову вменялось в вину, помимо прочего, что он сообщал „Мясоедову, заведомо для него, Сухомлинова, состоявшему германским агентом“, военные сведения, „оказал содействие к вступлению Мясоедова в действующую армию и продолжению его изменнической деятельности и тем заведомо благоприятствовал Германии в ее военных действиях против России“.

„Ведь это не шутки, — возмущенно говорил по этому поводу В. Шульгин, — выпустить из тюрьмы во время войны главного военного преступника, обвинявшегося в измене, имя которого стало притчей во языцех.

Дума по поводу этого бушевала, И можно себе представить, как реагировала на это армия, пережившая все ужасы позорного отступления по вине преступного министра“.

Но что самое интересное во всей этой истории, что пришедшие к власти большевики увидели в Сухомлинове родственную душу.

Если бы это было не так, что вряд ли бы его освободили по амнистии, объявленной Советской властью 1 мая 1918 года, и выпустили бы за границу.

Остается только добавить, что один из самых одиозных военных министров России умер в 1926 году в эмиграции.

Мадам Сухомлинова скончалась там же относительно молодой женщиной.

Что же было на самом деле, и работал ли Сухомлинов на самом деле на германскую разведку?

Но сначала давайте посмотрим, что говорил о хозяйственной деятельности министерества бывший помощник Сухомлинова генерал А. А. Поливанов.

„В моей речи, — говорил он на допросе 25 августа 1917 года, — отвечая Государственной Думе на вопрос, что сделано и что предстоит сделать, я указал на ту чрезвычайную трудность, с которой расходовались кредиты на снабжение армии.

Эта трудность происходила оттого, что наши заводы, получая, согласно плану, каждогодно большие заказы, очень медленно приспосабливались к той деятельности, которая от них требовалась.

Если бы мы, как говорят заводы, сразу увеличили количество машин, выписав их из-за границы, может быть деятельность заводов оказалась бы продуктивнее, но политика требовала по возможности обходиться предметами российского производства.

В ежегодном плане было показано, что на такое-то мероприятие — столько-то, на такое-то — столько-то, скажем, 70 миллионов в год.

Законодательные учреждения кредитовали эту сумму, и подлежащий отдел военного министерства должен был входить в соглашения с заводами, делать заказы, заключать контракты.

Так как все это запаздывало, то ежегодно накапливались некоторые остатки, которые можно было израсходовать только в законодательном порядке, и неизрасходованные кредиты лежали и обременяли собою государственное казначейство.

В 1912 году я мог сказать, что количество этих кредитов начало заметно уменьшаться, но при этом особенно подчеркнул медленность изготовления снарядов для фронта.

Теперь о том, что же делалось в ведомстве с момента моего ухода и до объявления войны.

Чтобы снабжение нашей армии к моменту войны стояло на надлежащей высоте, надо было внимательно следить за исполнением заказов в срок, а для этого давать сырье, давать заграничные станки.

В конце 1913 года и в начале 1914 года было ясно, что обстановка усложнилась, и был принят ряд мер, чтобы этот план перестроить, внести соответствующую поправку и начать творческую работу до объявления войны“.

Если дело с оборонными заводами обстояло именно так, то можно было догадываться, какие титанические усилия должен был прикладывать военный министр, чтобы изменить ситуацию.

Но… на то он и военный министр, который был по большому счету самым настоящим хозйственником, поскольку военными вопросами занился Генеральный штаб.

Вся беда была в том, что Сухомлинов просто не отвечал тем высочайшим требованиям, какие предъявлялись к военному министру в столь сложной политической обстановке.

„Из него, — писал хорошо знавший Сухомлинова Г. Шавельский, — не вышел деловой министр, какой, в особенности, требовался в то время.

Он был способен, даже талантлив, в обращении с людьми очарователен, но ему недоставало трудолюбия и усидчивости, в нем убийственно было легкомысленное отношение к самым серьезным вещам.

Он, конечно, был виновен в том, что, готовясь к великой войне, далеко не использовал всех возможностей, чтобы подготовить должным образом армию к этой войне, как и в том, что до самого последнего времени он не соответствовавшими истине уверениями успокаивал и Государя, и общество, и Государственную Думу.

Что армия вышла на войну недостаточно вооруженной, с малым количеством боевых снарядов, с неподобранным как следует командным составом, — в этом он в значительной степени виновен“.

Еще бы он не был виновен!