Прощание славянки

Представьте себе, что военные корабли Британии скрылись под поверхностью моря — и через несколько минут, полчаса максимум, все состояние дел на мировой арене изменится.

Британская империя будет развеяна как мечта, как сон; каждое изолированное английское владение на земле будет подорвано; могущественные провинции империи — настоящие империи сами по себе — станут неизбежно уходить на собственную дорогу исторического развития, и контроль над нами неизбежно ослабится, довольно скоро они превратятся в добычу других; Европа же сразу попадет в железные объятия тевтонов».

«Общий характер создания германского флота, — сообщал Черчилль в специальном меморандуме Комитету имперской обороны, — показывает, что он предназначен для агрессивных наступательных действий самого широкого диапазона в Северном море и в Северной Атлантике…

Особенности постройки германских линкоров ясно указывают на то, что они предназначены для наступательных действий против флота противника. Они не имеют характеристик крейсерского флота, который мог бы защищать их торговлю по всему миру. Немцы готовятся в течение многих лет и продолжают готовиться для гигантского испытания мощи».

В 1911 году кайзер и адмирал Тирпиц убедили канцлера Бетман-Гольвега провозгласить своей целью достижение соотношения германского флота к британскому 2:3.

«Примут они это соотношение или нет — неважно», — писал Вильгельм II.

Тем не менее, в британском обществе еще теплилась надежда, что с немцами можно договориться.

В Берлин в начале 1912 года был послан военный министр Холдейн, единственный британский министр, окончивший университет в Геттингене и прекрасно говоривший по-немецки.

Он увлекался германской философией, и в военном министерстве его называли «Шопенгауэром среди генералов».

Холдейн привез с собой ноту британского кабинета.

«Новая германская военно-морская программа, — говорилось в ней, — немедленно вызовет увеличение британских военно-морских расходов…

Это сделает переговоры трудными, если не невозможными».

Канцлер Бетман-Гольвег не стал ходить вокруг да около.

— Будет ли Англия нейтральной в случае войны на континенте? — спросил он.

Холдейн заметил, что Лондон не может допустить второго крушения Франции, точно так же как Германия не может позволить Англии захватить Данию или Австрию.

— Если Германия создаст третью эскадру, Англия противопоставит им пять или шесть эскадр, — говорил он. — На каждый новый заложенный германский киль мы ответим двумя своими…

На следующий день с министром беседовали адмирал Тирпиц и кайзер Вильгельм.

Тирпиц предложил соотношение 3:2 — три британских линкора против двух германских, добавив, что британский принцип равенства двух нижеследующих флотов «с трудом воспринимается Германией».

Холдейн напомнил, что Англия — островная держава. После трехчасовой дискуссии стороны сделали некоторые уступки.

Больше всех в Берлине волновался французский посол Жюль Камбон.

Оно и понятно! Ведь такие важные переговоры с Берлином были доверены самому большому стороннику Германии в британском кабинете.

Однако министр успокоил его.

— Британия, — сказал он, — не проявит нелояльности по отношению к Франции и России…

7 февраля 1912 года Черчилль прочел речь кайзера на открытии сессии рейхстага.

Одна фраза кайзера особенно заинтересовала его.

— Моей постоянной заботой, — сказал кайзер, — является поддержание и укрепление на земле и на море нашей мощи для защиты германского народа, у которого всегда достаточно молодых людей, чтобы взять в руки оружие…

Через два дня Черчилль выступил в Глазго.

— Британский военно-морской флот для нас абсолютная необходимость, — заявил он, — в то время как германский военно-морской флот — это больше дело роскоши. Наш остров никогда не испытывал и не будет испытывать нужды в опытных, закаленных моряках, выросших на море с детского возраста. Мы будем смотреть в будущее так же, как на него смотрели наши предки: спокойно, без высокомерия, но с несгибаемой решимостью…

Когда выступление Черчилля было переведно на немецкий язык, в нем слово «роскошь» было переведено по-немецки как «люксус», что означало примерно то, что в английском языке эквивалентно понятиям «экстравагантность» и «самоуверенность».

Об этой «экстравагантности» сразу же заговорила вся Германия.

Кайзер был взбешен.

Еще бы ему не возмущаться! Человек, которого он приглашал в качестве почетного гостя на маневры и за свой стол, предал его.

Однако Черчилля мало волновал кайзер, с него было достаточно того, что премьер-министр Британии Асквит и те лица, которые определяли британскую политику, его речь в Глазго одобрили.

Настроение кабинета в пользу Черчилля укрепилось еще больше после возвращения лорда Холдейна из Берлина, подтвердившего, что «речь в Глазго не ослабила нас. Напротив, она принесла нам пользу».