Простая речь о мудреных вещах

М-р Уоллес доказывает, что после того, как человек отчасти усвоил себе те умственные и нравственные способности, которые отличают его от низших животных, он был мало способен к изменениям своего физического строения, посредством естественного подбора или другими какими-либо способами[178], потому что, в силу своих умственных дарований, человек способен «поддерживать между не изменяющимся телом и изменяющейся вселенной[179].

Очень вероятно, что у людей умственные способности постепенно совершенствовались путем естественного подбора; этого заключения достаточно для наших целей. Без сомнения, было бы очень важно проследить развитие каждой способности в отдельности, начиная от состояния, в котором она находится у низших животных, и кончая состоянием ее у человека, но у меня не достает ни уменья, ни знания, чтобы взяться за это[180].

Если я ошибся, придавая естественному подбору большое значение, чего я, однако, не думаю, или преувеличив его значение, что в самом деле имеет вероятность[181], то по крайней мере я оказал, надеюсь, услугу тем, что способствовал ниспровержению догмата об отдельных творениях[182]

.

Мы знаем (?) теперь, благодаря удивительным трудам м-ра Гольтона, что гений, представляющий удивительно сложное сочетание высоких способностей, имеет наклонность к наследственности[183]. С другой стороны, слишком хорошо известно, что помешательство и ограниченность умственных способностей подобным же образом держатся в одних и тех же семействах[184].

Нет сомнения, что существует огромная разница между умом самого низкого человека и самого высшего животного. Если бы человекообразная обезьяна могла иметь беспристрастный взгляд насчет самой себя, она бы допустила, что, хотя она умеет составить план грабежа сада, знает употребление камней для драки или разбивания орехов, мысль об устройстве из камня инструмента далеко выше ее сил. Она бы допустила, что она еще менее могла бы следить за ходом метафизических рассуждений или разрешить математическую задачу, или размышлять о Боге, или восхищаться величавой картиной природы. Впрочем, некоторые обезьяны, вероятно, объявили бы, что способны восхищаться, и в самом деле восхищаются красотой цветной кожи и шерсти своих брачных товарищей. Они бы допустили, что, хотя они способны дать другим обезьянам понять некоторые из своих ощущений и простых нужд посредством криков, им никогда не приходила в голову мысль о выражении определенных понятий определенными словами. Они могли бы утверждать, что готовы помогать другим обезьянам одного с ними племени на разные лады, рисковать за них своей жизнью и заботиться об их сиротах, но должны были бы признаться, что бескорыстная любовь ко всем живым существам, благороднейшее свойство человека, далеко выше их понятия[185].

Как бы ни было велико умственное различие между человеком и высшими животными, оно состоит только в степени, а не качестве[186].

Едва ли можно сомневаться, что человекоподобное животное, владевшее настолько искусной рукой, чтобы бросать верно камни или делать из кремня грубое оружие, могло, насколько дело состоит в механической ловкости, делать при достаточном упражнении, почти тоже самое, что и цивилизованный человек. Устройство руки, в этом отношении, можно сравнить с устройством голосовых органов, которые у обезьян употребляются или для различных сигнальных криков, или, как в одном виде, для музыкальных кадансов; тогда как у человека голосовые органы сделались вследствие унаследованных влияний, постоянного упражнения, способными к членораздельной речи[187]

.

Всем известно, как силен материнский инстинкт, заставляющий даже робких птиц идти навстречу большим опасностям, хотя, правда, с некоторым колебанием и борьбой против чувства самосохранения. Несмотря на это, перелетный инстинкт так силен, что поздней осенью ласточки и стрижи часто покидают своих птенцов, оставляя их в гнездах на произвол мучительной смерти[188].

* * *

Следующее положение кажется мне в высокой степени вероятным, – именно, что, всякое животное, одаренное ясно выраженными общественными инстинктами, должно роковым образом приобрести нравственное чувство или совесть, как только его умственные способности достигнут такого же или почти такого же высокого развития, как у человека[189].

* * *