Он расхохотался и вслед за ним, как верная псиная стайка, смехом налился весь остальной сброд. Продолжая безбожно ржать, словно конское стадо, Крюков покраснел и ещё сильнее сдавил плечо. Тут Боровский рывком встал, выбив его из равновесия, тот зашатался и начал исполнять танец пьяной блудницы, перекидывая ноги с одной доски на другую. Отойдя на пол метра, точка опоры образовалась под его грязными сапогами, и его кривой взгляд навострился на Боровского, который высоко задрал подбородок, стараясь не выдавать коленей дрожь. Как и обещал своей матушке, он выглядел достойно, пугающий взгляд чёрных глаз на миг вызвал ту самую искру сомнения в умах иных. Но лишь миг. Одного гордого блеска глаз не хватало, чтобы остановить шаткий локомотив. Крюков свински плюнул на и так обгаженный пол и поднял отбойный кулак, готовясь нанести сокрушительный удар. И он нанёс бы. Только вдруг почему-то по его широкой спине пробежалась трусливая стайка мурашек, а глаза, ранее плавающие на водочных волнах, потеряли бездумный блеск и отрезвели. Кулак опустился и спрятался в продырявленных карманах бушлата, а фуражка, которая до этого чувствовала себя царской короной ощутила себя жалкой тряпкой, которой только что вытерли нужник.
— Крюков? — вопросительно послышался голос за его спиной, и вместе с ним заглушился смех толпы.
Голос был не громкий, но слышала его каждая тварь, в каком бы месте она не запряталась, будь то пивная бочка с вырезанной буквой «П», лежавшая в самом углу склада, или же пьяное забвение.
— Крюков, — уже утвердительно произнёс голос. — Ты чего здесь забыл? А ну, выметайся из сего прекрасного заведения, твоя кислая рожа аппетит перебивает. Знаешь ли, я желал пирог тут опробовать яблочный, а ты, скотина эдакая, всю спесь сбил. Проваливай прочь!
Он похолодел, и если раньше им властвовала бездушная бутылка, то ныне вполне себе живой ужас. Его сапоги сами побрели из кабака, волоча ступни, оставляя мокрый след от луж. И звука он не издал властным голосом, лишь похрипывал обсушенным от табака горлом. Повинуясь, тельце утекло, как сточные воды утекают в канализационные щели.
Боровский от облегчения уселся обратно, вытирая лоб.
Человек, спасший Сашу, был одет в тёмное пальто и скрывал своё лицо под плотно обвязанным шарфом. Прямой козырёк кепки украшал ретивую голову, затемняя глаза. И оттого создавалось стойкое чувство, что из непроглядного мрака холодно глядят два белых шарика, взглядом вцепившиеся в Боровского.
— Фух! Вот ведь незадача, — он рукой опустил шарф, открыв путь довольной улыбке. — Согласны со мной?
Округлый подбородок тоже выглянул из меховой темницы и по привычке поднялся на несколько градусов вверх. Из под снятой кепки выскочили белые пряди волос, вольно разбередившиеся по поверхности лба, и непременно скатились на нос.
— Оу! — выкрикнул мужчина за стойкой. — Господин Градатский! Рад видеть в Вас в здравии и приподнятом настроении.
«Г-градатский!», — опешив, всплыло в уме Саши. — Какого лешего он здесь делает?!».
— Зашёл промочить горло.
Фраза была адресована улыбчивому мужчине, нервно потирающим и так чистый бокал. Но, конечно же, в голову Боровскому взбрело, что это ответ на его мысленный вопрос, который был ловко прочитан на бегающих глазах. Градатский присел рядышком и, оперевшись локтем на стойку, посмотрел на него, прищурив взгляд.
— Не чудится ли мне?! — выдал он. — Вы ли это, Константин Григорьевич?
— Боюсь Вы не настолько пьяны, чтобы Вам мерещилось, — с улыбкой и привычным ехидством ответил Градатский.
— Вы в корне не правы! Я трезв как стеклышко!
— Были бы Вы трезвы, как утверждаете, то, полагаю, в этом Богом забытом месте и духом Вашим не пахло.
— Я заблудился и зашёл спросить дорогу. Подтвердите же, — обратился он к мужчине, который тихонько кивнул.
Градатский встал и повернулся в сторону выхода.
— Что ж, прекрасно, если так… пойдёмте, друг мой. Нечего нам беседовать в этом тухлом местечке.
Боровский тут же поднялся и пошел за ним.
— Вавилов, — обратился Градатский. — Чего здесь забыл Крюков?
— Да кто же его черта разберёт! Как в следующий раз привадится, Вам тотчас же доложу.
— Уж более не привадится, будь покоен.
Тем временем снаружи совсем потемнело, чёрная пелена накрыла улицы, и только фонарные столбы были источником тёплого света в этой удушающей ночи. Похолодало. Да так, что изо рта вываливался белый пар, тут же лёгкой дымкой поднимающийся брюшком вверх. Сюртук Саши совсем продрог. Боровский недоверчиво вглядывался в безразличное лицо путника, безответно ждав реакции.
— Что Вы забыли в этом худом кабаке?
— Хоть место предурное, но признаюсь, я очарован его пирогом.
Эта язвительность встала у Саши поперёк горла.
— Только и всего? — раздраженно спросил он. — В такой час и лишь пирог Вас сюда манил?
— Конечно же нет! Помимо пирога, есть ещё кое-что…
— И что же? — в его голосе слышалась надежда и небывалый интерес.
— Тут можно неплохо покутить! — неожиданно выдал Градатский.
Боровский подавился этой дурацкой, несмешной шуткой и озлобленно взглянул в его глаза.