Птенцы велосипеда

Алато медленно поднял лицо, улыбнулся, как всегда, одними губами. Насколько мог помнить Давид, глаза в улыбке Але не участвовали никогда.

– Привет. Да так…

– А ты разве не забираешь Лауру? – спросил Давид, отмечая непривычный для Алато маршрут.

– Она дома, – неохотно сказал он, – болеет.

– И куда ты идешь?

– А это важно? – усмехнулся Алато.

Давид покраснел от стыда. Эспозито прекрасно видел и понимал, что происходило с ним сегодня.

– Я с тобой, – решительно тряхнул головой Давид.

Але безразлично пожал плечом, но прогонять не стал.

Дверь подземной парковки у Египетского Музея издавала не просто скрип, а поистине инфернальную смесь звуков, от которой закладывало уши. Решетчатые ступени вели в полумрак, откуда раздавалось тихое цыканье трэпа[7] из плохой колонки чьего-то мобильника.

– Подожди тут, – остановил Давида Але.

Пошушукашись с невидимыми тенями, вернулся и поманил за собой.

Из узкого и длинного зарешеченного окна под потолком падал свет, серыми полосами выхватывая продавленный диван и пару замызганных туристических пенок на бетонном полу с полустертыми линиями разметки. Закуток располагался в нише, у давно неработающего парковочного туалета. Але рухнул на диван, похлопал по месту рядом. В ближнем углу сидели еще трое, из-за сигаретного дыма было не разглядеть лиц. Щелкнула зажигалка, Давид увидел, как дрожат темные ресницы Алато, освещенные вспышкой. Он затянулся, медленно выдохнул. Давид подавил желание отстраниться, а еще лучше сбежать из этого места, что так ярко и густо пахло гнилью. Смотрел на Алессандро и не знал, как подступиться. При мысли пересказать школьную лекцию невольно хихикнул. Але поднял бровь и вопросительно улыбнулся. Давид затолкал поглубже неуместное истеричное веселье.

– Это разве не вредно?

Эспозито усмехнулся по-взрослому устало.

– Это… хорошо.

Давид стиснул зубы. Протянул к самокрутке руку, но Але отдернул свою.

– А вот тебе не надо, малой.

– Если не вредно, почему нет? – с вызовом спросил Давид.

Але молча посмотрел на него, потом протянул самокрутку. Давид отшатнулся так резко, что Алессандро рассмеялся.

Вскоре его взгляд размылся, а плечи расслабились. Он даже не заметил, когда с головы съехал капюшон, обнажая розовые полосы новой кожи среди короткого ежика светлых волос. Давид смотрел, молчал и терзался.

– У меня был плюшевый тигр, – внезапно сказал Але. – С меня ростом. Когда я ушел из дома, взял его с собой. Только его, – он снова засмеялся.

– Когда это было? – с тревогой спросил Давид, не зная, правду ли говорит Алато или это уже галлюцинации.

– Давно, – вздохнул тот. – Мне было года три. – Он затянулся еще раз. – Расскажи о твоей семье.

Давид стушевался. Алессандро знал, что у него есть мама и сестра, что еще? Обыкновенная семья, ничего особенного. Можно говорить о любимой еде или о том, что тебя бесит в мире. О музыке, сплетнях, увлечениях, об уроках, на худой конец. Кому интересно говорить о семье?! Может, это шутка такая? Или Але уже сам не понимает, что несет? Но Алессандро смотрел вполне осмысленно, ждал ответа. Давид оглянулся на парней в углу. Похоже, те не обращали на сидящих на диване внимания. Тогда он стал тихо рассказывать, сначала поминутно спотыкаясь, удивляясь, как много, оказывается, в его речи ничего не значащих сорняков и междометий.

Когда сам Алессандро упоминал о своих родных, то делал это иначе: коротко и сквозь зубы, словно слова вырвались сами, помимо его воли. Но и этих немногих слов хватало, чтобы Давид потом переваривал информацию несколько недель.

Давид говорил о маме, о том, как они жили в Израиле. Как приехали сюда и заблудились в Милане в жуткую дождливую ночь. Про Ноа, Нико и их корзинку между балконами. Про то, что мама каждое утро выходит курить и посмотреть, не вылупились ли еще птенцы велосипеда. О том, что она порой раздражает, поскольку не успокоится, пока не добьется ответа, почему ты ходишь грустный.

Але откинул голову на спинку дивана, глядя в потолок. То, что он вообще слушал, выдавала едва заметная улыбка, если Давид говорил что-то забавное. Похожее выражение он видел на лице Ноа, когда мама читает ей сказку на ночь.

Несмотря на окно прямо над головой, дым выедал глаза, Давид ощущал, что еще чуть – и его начнет тошнить.

– Але…

– Уйди!!!

Давид осекся, с удивлением и страхом глядя на друга, чье спокойное до этого лицо теперь внезапно исказилось яростью. Давид отпрянул, подхватил свой рюкзак и побежал к двери. Не услышав прощального ржавого стона, пулей вылетел на улицу. Солнце уже опускалось, плавило рыжим городские крыши, застывающей серостью текло по брусчатке.

Подходя к дому, он услышал из сквера Монтебелло знакомые голоса. Пройти мимо братьев незамеченным не получилось.

– Рашель готовит большой показ! – Мартино захлебывался восторгом, – У нее экзамены, она хочет, чтобы мы с Заро ей помогли, вышли на подиум!

Давид молча смотрел на него, тяжело дыша от быстрой ходьбы. Нужно бы улыбнуться, поддержать разговор, пошутить, но переключиться все никак не выходило, вместо улыбки получилось бы черти что. Мартино обеспокоенно свел брови, шагнул ближе.

– Чего это ты?..