Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь

Я ничего не сказала Санюлям о своем открытии. А вечером перед нами, как обычно, простучала каблучками прекрасная фея, оставляя за собой шлейф цветочного аромата.

Второй этаж мы окрестили «светофором», потому что три входных двери были окрашены в желтый, зеленый и красный цвет. Самой интересной я считала зеленую: из нее всегда выходила с карманами, набитыми печеньем, конфетами и сушеными фруктами. Здесь жила тетя Дуся. У нее было много самой разнообразной родни, поэтому тетя Дуся все время проводила на кухне, готовя бесконечные завтраки, обеды и ужины. Я надолго запомнила, как ее дочь Леночка выходила замуж.

…Во дворе творилось что-то невообразимое: все соседи высыпали на улицу и протянули белые ленты от подъезда к деревьям, от деревьев – к песочнице и вновь к подъезду, замкнув таким образом пространство. Невеста оказалась в оцеплении. Все шумели, смеялись, горланили песни. Леночка в нарядном белом платье, но такая же застенчивая и некрасивая, пряталась за спинами родственников, изо всех сил сдерживая слезы. К дому подъехала машина кофейного цвета и загудела, как пароход, наткнувшись на препятствие.

– Выкуп! Выкуп! – кричали все, и громче остальных – наш красноносый дворник.

Из машины появился жених в таком же кофейном костюме, с неровным, словно перебитым носом (позже мы узнали, что он боксер) и деловито, без улыбки, раздал всем печенье, конфеты, а взрослым что-то еще, отчего все пришли в неописуемый восторг. Леночку повели к машине. Тетя Дуся страшно зарыдала от счастья. Последнее, что я увидела – испуганные Леночкины глаза за стеклом «жигулей». Свадьбу играли в доме жениха. А у нас во дворе в тот вечер было особенно тихо, ветер гонял по площадке конфетные фантики и развивал обрывки лент. Потом о Леночке все позабыли. А летом я увидела ее вновь на скамейке перед домом: она грелась на солнце и напоминала толстую рыжую кошку с остановившимся взглядом. Она послала меня за булочкой и, не поблагодарив, жадно проглотила ее. И я подумала, что, наверное, очень скучно быть женой боксера…

В квартире с красной дверью жила Сэра – очень красивая женщина, похожая на цыганку. Сэра жила одна, но иногда ее навещал бывший муж. И по всему подъезду разносился его пьяный голос и удары в дверь. Сэра была неприступна. Тогда он становился под ее балконом и до глубокой ночи пел романсы про «очи черные» и про то, как они «сгуби-и-или» его.

Иногда, подкараулив Сэру на улице, он ее бил. И все мужчины нашего двора выбегали спасать Сэру, а потом долго толпились вокруг нее, плачущей и поправляющей на смуглом плече разорванное крепдешиновое платье, пока жены не разбирали их по домам.

К Сэре я заходила нечасто. Зато в квартиру с желтой дверью меня тянуло словно магнитом – там жил Колька. Он переехал к своей бабушке совсем недавно…

Колька был первым мальчиком, поцеловавшим мне руку. Впрочем, о нем я еще расскажу – позже. Его время пока не пришло…

Словом, дел и впечатлений было невпроворот, и Дверь стала одной из многочисленных составных моей тогдашней жизни, не более того. Разве я могла знать, что такая Дверь есть не у всех?..

* * *

…Третий этаж был последним и самым родным – там жила моя семья. Наши двери считались лучшими во всем доме – сначала они были обычными, деревянными, как у всех. Но однажды пришел мастер и обил их синим дерматином, да к тому же еще и украсил кружками, вырезанными из обрезков в виде роз. Я все время выбегала на лестничную площадку, чтобы потрогать эдакую красотищу, и однажды даже лизнула розу языком. Она оказалась шершавой и кисловатой на вкус. Невкусной, в общем…

У нас было две комнаты, но больше всего я любила сидеть в подъезде на перилах. Я удобно устраивалась в их закруглении между этажами и листала книжки. Это было в сто раз удобнее стула, дивана и даже – бабушкиного кресла! Сидя на лестничном пролете, я с любопытством посматривала на железную лестницу, ведущую к чердачному люку. Меня страшно манил этот люк! Страх и любопытство боролись в моей жаждущей приключений душе, и я придумала план проникновения в запретное место.

Однажды вечером, не предвещавшим ничего плохого, Саня забрался на самый верх железной лестницы и пристегнулся к перекладине ремнем, который я утром стащила из отцовского шкафа. Саня изо всех сил уперся головой в люк и с трудом приподнял его. Мы с Сонькой поспешили ему на помощь и втроем кое-как откинули тяжелую металлическую крышку. Пока Саня отстегивался, а Сонька поправляла свой огромный бант (без него она вообще никогда не появлялась на улице), я первой ступила на чердак…

И онемела. Это была сцена – просторная, пронизанная тонкими лучами света, в которых стояла сверкающая пыль. В моей взлохмаченной голове уже рождалась музыка. Забыв о грязных шортах (ибо на мне уже была воображаемая белоснежная юбка-пачка), я принялась танцевать так, как это делали балерины в телевизоре. Я совершала неимоверные прыжки, вертелась волчком, становилась на цыпочки, с грацией новорожденного слоненка порхала по всему пространству, вздымая тучи пыли. Завороженные Санюли только открыли рты.