Пушки острова Наварон

– Вам только и остается, что сыпать проклятьями, – кивнул Мэллори. – Ко времени, когда вас освободят – надеюсь, это все-таки произойдет, – все уже будет кончено. Увидимся после войны.

Андреа запер немца и четника в боковой комнате, повесив ключ рядышком с ключом от камеры. После этого трое коммандос покинули блокгауз и закрыли на замок и наружную дверь, милосердно оставив ключ на гвоздике рядом. Гроувс и Рейнольдс уже подготовили двух дополнительных лошадок, и отряд расселся верхом и снова принялся штурмовать кручу. Мэллори в сгущающихся сумерках следил по карте за дорогой.

Путь их пролегал по границе соснового леса. Не проехал отряд и километра после блокгауза, как Андреа остановил своего пони, спешился, поднял правую переднюю ногу животного и внимательно ее осмотрел. Затем обратился к остальным, уже поджидавшим его рядом:

– В копыте заклинило камень. Паршиво, но не страшно. Придется его выковыривать. Не ждите меня, я нагоню вас через несколько минут.

Мэллори кивнул и подал знак остальным продолжать движение. Андреа достал нож, поднял копыто и принялся старательно изображать, будто извлекает камень. Примерно через минуту он оторвался от занятия и увидел, что кавалькада исчезла за поворотом. Грек сразу же убрал нож, отвел пони, понятное дело и не думавшего хромать, под укрытие соснового леса и привязал к дереву, а затем немного спустился по склону в сторону блокгауза. Там он пристроился за стволом подходяще расположенной сосны и приготовил бинокль.

Через весьма непродолжительное время из-за дерева на границе расчистки внизу появились голова и плечи: какой-то человек осторожно осматривал местность. Андреа тут же распластался на снегу и прильнул к леденяще-холодным окулярам. Ему совершенно не составило труда немедленно опознать пришельца: специфическую наружность сержанта Баера – круглолицего, едва ли не шарообразного и для своего отнюдь не впечатляющего роста обладающего переизбытком веса килограммов эдак в тридцать – мог забыть лишь умственно отсталый.

Баер исчез за деревьями, однако весьма скоро появился вновь, на этот раз ведя за собой целый караван пони. К боку одной из лошадок ремнями был пристегнут довольно громоздкий предмет, тщательно укрытый. На двух следующих пони сидели всадники с привязанными к лукам седел руками – без всяких сомнений, Петар и Мария. Затем появились четыре вооруженных солдата. Сержант Баер поманил их за собой через расчистку, и спустя несколько мгновений группа исчезла за блокгаузом. Андреа внимательно осмотрел опустевшую поляну, закурил сигару и поднялся к своему пони.

Сержант Баер спешился и достал из кармана ключ, однако заметил на гвоздике возле двери другой, что милосердно оставили англичане, и тогда убрал свой, после чего отпер замок и вошел внутрь блокгауза. Оглядевшись по сторонам, снял еще один ключ со стены и открыл боковую дверь. Появившийся на пороге гауптман Нойфельд взглянул на часы и улыбнулся.

– Ты сама пунктуальность, сержант. Передатчик привез?

– Так точно, герр гауптман. Он снаружи.

– Прекрасно, прекрасно. – Нойфельд взглянул на Дрошного и снова улыбнулся. – Полагаю, самое время отправляться на плато Ивеничи.

– Откуда вы знаете, герр гауптман, что нам нужно именно туда? – почтительно осведомился сержант.

– Откуда знаю? Очень просто, мой дорогой Баер. Потому что Мария… Ты ведь прихватил ее?

– Само собой, герр гауптман!

– Потому что Мария рассказала мне. Плато Ивеничи, без всяких сомнений.

На плато Ивеничи опустилась ночь, однако фаланга изможденных солдат по-прежнему трудилась над посадочной полосой для самолета. К этому времени от них уже не требовалось прилагать титанических усилий, поскольку снег был основательно утрамбован и выровнен, однако даже с учетом свежих сил дополнительно подключенных к работам пятисот солдат общее истощение достигало такого уровня, что состояние фаланги было не многим лучше оригинального состава, пропахавшего в девственном снегу начальные очертания полосы.

Форма самой фаланги тоже изменилась: прямоугольник пятьдесят на двадцать человек теперь перемещался узкой гранью вперед. Расчистив достаточное пространство под размах крыльев самолета, далее партизаны старались довести твердость поверхности для шасси до каменной, насколько это было вообще возможно.

Низко в небе висела ослепительно-белая убывающая луна, и когда по ней неспешно проходили гонимые с севера разрозненные облака, на поверхность плато лениво ложились черные тени, и фаланга, только что купавшаяся в серебристом свете, разом исчезала во тьме. Все это выглядело просто фантастически, не без налета некой сверхъестественной жути – или, как полковник Вис совершенно прозаично сообщил капитану Влановичу, словно сцена из дантевского «Ада», только градусов на сто холоднее. По меньшей мере на сто, уточнил он, поскольку, строго говоря, температура ада ему была неизвестна.