Пушкин и Грибоедов

Хронологически деревенский период жизни заглавного героя весьма краток, умещается в половину года. Сюжетно же это вся сердцевина повествования, со второй по шестую главу, и даже седьмая глава, без Онегина, продолжает (через описание его опустевшего кабинета) рисовать деревенского Онегина. И заявку на «деревенскую» тему содержит уже экспозиционная первая глава. Но тем самым понять героя центральных глав, основного объема романа, не просто привычно скучающим и хандрящим, а живущим полнокровной и внутренне насыщенной духовной жизнью означает качественно иное представление о пушкинском герое и общем рисунке его эволюции.

В четвертой главе перед нами новый герой, на новом этапе своих поисков. Главное – вытеснена и отторгнута хандра. Герой занялся осмыслением важнейших мировоззренческих проблем.

Обратим внимание еще на некоторые детали. Четвертая глава пошла в ход во второй половине октября 1824 года. Писалась медленно: ее оттеснял, выйдя на первый план, «Борис Годунов». Когда Пушкин описывал дни Онегина, летний и осенний, он мог поглядывать в окно своей усадьбы в Михайловском летом и осенью 1825 года. Но важнее натуры (в общем-то типовой, вроде бегущей под горой реки) была натура историческая. Благодаря визиту Пущина Пушкин фактически узнал о существовании тайного общества и тогда же, хоть и бегло, познакомился с «Горем от ума». Переосмысление героя происходило у Пушкина по внутренним причинам, но кстати пришлась и комедия Грибоедова, поспособствовав поднятию уровня Онегина. Он и Чацкий остаются разными, но два интеллектуала в чем-то дополняют друг друга.

Память сердца против памяти рассудка

1

В разделении приемов изображения, психологического и общественного, уместно использовать наглядный тематический принцип. Он не совпадает, но близко подходит к содержательному принципу, о котором выразительно написал старший современник Константин Батюшков:

О память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной…

Память сердца стремительна, основана на оценке нравится / не нравится, причем оценка в доказательствах или хотя бы в мотивировках не нуждается. Идеальный случай – когда зовы сердца и рассудка совпадают. Но ум с сердцем часто бывает не в ладу. Предстоит рассмотреть очень непростые, а главное – подвижные сочетания.

Будем считать, что главная сфера интересов памяти сердца – интимное, сокровенное, но и все, что вызывает одобрение по факту, без мотивировок. (Пример: «Она любила на балконе / Предупреждать зари восход…»). Область интересов памяти рассудка не регламентируется, рассудок претендует и на вмешательство в дела сердечные.

В письме Онегина Г. А. Гуковский увидел и перифразы, и смягчения выражений, и «некий страх резкого и прямого слова о большом чувстве», и «долгие подступы к теме», а в них – «непреодоленную привычку» салонного жеманства126

. Суровых оценщиков письма наберется много. Но никто из исследователей не углядел воспоминания о красноречивом обмене взглядами.

Вот оно: «Случайно вас когда-то встретя, / В вас искру нежности заметя…» И ведь Онегин проницателен и точен.

В авторском описании сцена визита героев к Лариным уместилась в одну строфу, да и та печатается в неполном виде. О поведении героев можно судить, собирая детали по крупицам из разных источников. Равнодушный к Татьяне Ленский сравнивает ее со Светланой: бледна, молчалива. «Вошла и села у окна». Похоже, в общих разговорах не участвовала. А героиня о своих чувствах признается в письме: «Ты чуть вошел, я в миг узнала, / Вся обомлела, запылала…»

(К слову, деталь несогласованная: кто первым вошел в гостиную? Ленский как будто уже здесь, видит – она «вошла». Но и Татьяна видит: «Ты чуть вошел». Вероятнее, более надежный свидетель – Татьяна, для нее любая мелочь существенна. Ленскому такие детали, вошла или уже сидела, не важны. Запомнить, что сидела у окна, не трудно).

Разница между внутренним переживанием и наружным проявлением чувств естественна и необходима. А если внутри пылает огонь! Немудрено, что непроизвольно и слегка наружу пробивается не более, чем «искра нежности», которую опытный Онегин мимо и не пропустил.

А ведь произошло первое любовное объяснение героев, да еще и по максимуму ситуации, который будет объявлен в письме Татьяны: «единым взором / Надежды сердца оживи…» Может, это и сказано с опорой на то, что обмен взглядами хотя бы чуть-чуть уже оказался опробован?