Великим постом, 28 марта 1913 года, в 26 лет он принимает постриг с именем Иларион, в честь преподобного Илариона Нового, жившего во второй половине VIII века. Как открылось позднее, имя свое он получил промыслительно: будучи игуменом Пеликитского монастыря, преподобный Иларион Новый совершил много дивных чудес и претерпел гонения от мучителей за почитание честной иконы Спасителя. Казалось бы, кто в те годы мог и помыслить о предстоящих гонениях на Церковь? Но после пострига ректор МДА преосвященный Феодор (Поздеевский) в напутственном слове новому иноку сказал: «Истина Христова проста, и лишь сами люди усложнили и усложняют ее различными мирскими и житейскими мудрованиями. Эта истина в том, что самое ценное, самое важное для жизни – это выяснение в своем внутреннем человеке образа Христа. Он, этот образ, бывает темей, как темей лик на древней иконе; но как опытный художник может очистить его от копоти времени и позднейших наслоений, так и живущий в нас нетленный лик Христа можно освободить от посторонних теней. Это можно сделать слезами, терпением, борьбою, причем борьба эта может быть и не без крови, значит, и не без жертвы. Нужно быть готовым жертвовать ради высшей цели всем, как бы дорого нам что-либо ни было, как бы важно ни казалось. Ради этого следования Христу должно пожертвовать и наукой, и академией, потому что они без Христа – ничто, а во Христе всякий везде может принести пользы больше, чем в свещнице академической науки» (цит. по: 42, т. 4, с. 389–391). Истинность этих слов спустя десятилетие доказал инок Иларион, да и сам владыка Феодор, оклеветанный и замученный…
В апреле 1913 года Иларион был рукоположен в сан диакона, в июне – в сан священника. 5 июля он получает сан архимандрита и должность профессора, став самым молодым в России обладателем этих почетных званий. Его блестящие публичные лекции о Церкви и о России, прочитанные прекрасным языком и содержащие публицистический элемент, а также его статьи в журналах сделали имя его широко известным.
Главной идеей архимандрита Илариона в церковной публицистике была идея Церкви, которую он формулировал исчерпывающе ясно: «Без Церкви нет спасения». Подобно многим своим собратьям, он обличал русскую интеллигенцию, которая «стала и нерелигиозна, и ненациональна». «Может быть, самое печальное в наше время есть именно подделка Христа и Церкви, – писал он. – На христианство смотрят не как на новую жизнь спасенного человечества, объединенного в Церкви, а только как на сумму некоторых теоретических и моральных положений. Слишком много и часто стали теперь говорить о христианском учении и забывать стали про церковную жизнь… Без Церкви, без церковной жизни в ничто разрешается самое христианство, и чтением литературных памятников умершей жизни заменить нельзя» (см.: 62, с. 15–18).
Высокий и стройный, с ясным и прекрасным взглядом голубых глаз (он был немного близорук, но никогда не пользовался очками), всегда смотревший уверенно и прямо, с высоким лбом и волосами, которых он никогда не завивал (в отличие от многих), с небольшой окладистой русой бородой, он производил обаятельное впечатление. Нельзя было не любоваться этим чисто русским человеком, богатырем с чистой, благородной душой и глубоким интеллектуалом. В отличие от иных профессоров о нем никогда не ходило никаких сплетен. Особенно он привлекал молодежь прямотой и решительностью в отстаивании убеждений, своей бодростью и жизнерадостностью, неожиданными у монаха.
Богослужение архимандрит Иларион совершал величественно и красиво, его мягкий, но сильный баритон пленял и в пении, и в чтении. По воспоминаниям современника, «было нечто возвышенное, легкое и прекрасное в его чтении Евангелия, произнесении возгласов и молитв звучным и раскатистым голосом, властно заполнявшим все пространство обширного академического храма… В его служении замечалась некая восторженность, вполне искренняя, чуждая малейшей тени театральности, увлекавшая молодежь и запомнившаяся мне на всю жизнь. Он отдавался богослужению всей душой, всем существом своим как главному делу своей жизни» (35, с. 120).
В то же время в житейском плане молодой монах оказался человеком «не от мира сего», он не умел да и не хотел заботиться о себе. Эти обязанности были возложены на келейника Ваську, его ровесника и односельчанина, не имевшего ни профессии, ни образования и прибившегося к Илариону. Тот взял его из жалости в услужение. Васька служил преданно, заменяя ученому монаху заботливую няньку впрочем, это не мешало ему нещадно обкрадывать Илариона, который не вникал в хозяйственные дела. Добрый до самозабвения Иларион прощал Ваську, терпел его пьянство и сквернословие, хотя это бросало тень на его чистое имя.