Читаем Путь к сути вещей: Как понять мир с помощью математики полностью

Первая мораль такова: между исходным восприятием и тем, что мы думаем, что видим, лежит огромное поле для маневра. Дальтон считал названия цветов странными, но это не помешало ему принять их и истолковать по-своему. Он выстроил собственную цветовую шкалу, разумеется, непохожую на шкалу человека без дальтонизма, но вряд ли более бедную. Поразительнее всего оказалась его сверхчувствительность к оттенку, отделяющему розовый от красного. Он воспринимал этот оттенок ярче, чем человек с обычным зрением, подобно слепому, у которого развивается повышенная чувствительность к прикосновениям и звукам (мы вернемся к этому через несколько страниц).

Вторая мораль касается процесса научного открытия. Сила Дальтона не в огромном мастерстве рассуждения, а в способности почувствовать, что тут что-то идет не так, и не бросать дело, пока все не станет ясно. До того, как стать большим научным открытием, это было лишь причудливым впечатлением. На протяжении десятков тысяч лет миллиарды дальтоников испытывали то же странное ощущение, не в силах облечь его в слова.

И вот третья мораль. Мы можем долго сосуществовать с людьми, которые не видят того, что видим мы, но так этого и не осознать. Причина крайне проста: мы не можем заглянуть внутрь их головы и в буквальном смысле не видим того, что видят они.

Когда Дальтон полагает, что голубой похож на розовый, люди, не являющиеся дальтониками, не принимают его всерьез. Когда Тёрстон говорит, что видит в размерности 5, люди, не мыслящие как он, с трудом ему верят.

Если вы хотите убедиться, что дальтоники над вами не издеваются (или будучи дальтоником хотите убедиться, что остальные не разыгрывают вас), есть простое средство: тест Исихары, основанный на изображениях, составленных из кружочков разного цвета. В зависимости от того, воспринимаете ли вы цвета некоторых кружков как одинаковые или разные, вы увидите разные вещи. На одной из таблиц теста дальтоники ясно видят число 21, тогда как остальные ясно видят число 74.

Для воображения теста Исихары не существует. Нет способа напрямую проверить, что кто-то умеет визуализировать размерность 5.

Не знаю, что на самом деле видел Тёрстон, но, когда я изучаю его математические труды, у меня нет ни малейшего сомнения: он видел множество вещей, которые я видеть не умею. Его стиль письма создает впечатление, что он просто пытается поделиться этим с нами. Он очень хотел бы показать их нам, но знает, что это невозможно. И потому занимается математикой.

Видеть – значит считать очевидным

Вот как Тёрстон описывает суть дела в своем интервью The New York Times:

«Люди не понимают, как я могу визуализировать четыре или пять размерностей. Пятимерные формы визуализировать трудно, но это не мешает охватить их мыслью. Думать – это на самом деле то же самое, что и видеть».

Последняя фраза все же требует некоторого уточнения. В следующей главе мы обсудим, в чем различие между умением думать быстро и интуитивно или же медленно и взвешенно. Для математика «видеть» – значит соображать быстро и интуитивно, свободно вызывать в уме объект напрямую, не раздумывая, словно этот объект существует на самом деле, словно он здесь, прямо перед нами.

Легкость доступа и быстрота значат больше, чем собственно зрительная природа восприятия. Видеть – значит считать очевидным. Это верно этимологически (слово «очевидный» происходит от «видеть») и верно в повседневной жизни: когда вы смотрите на кусок льда, очевидно, что он холодный, вам кажется, что вы видите это, – хотя вы не можете напрямую увидеть его температуру.

Прислушиваясь к миру

Бен Андервуд родился в Калифорнии в 1992 году. Ему было всего два года, когда мать заметила странный блик у него в глазу. Это был рак сетчатки. В три года ему удалили оба глаза. Мы иногда используем слово «слабовидящий» в качестве вежливого эвфемизма. В случае с Беном Андервудом прятаться за эвфемизмами бесполезно. Он был слеп.

В семь лет Бен обнаружил, что обладает волшебной силой: щелкая языком, он может видеть мир вокруг себя.


Бен Андервуд[16]


Настоящей магии не существует. Бен Андервуд просто научился видеть с помощью эхолокации, как летучие мыши и дельфины. Щелчок языком – это локатор. От каждого предмета отражается характерное эхо, сообщающее о его расположении, размере, форме и материале.

Мы прекрасно знаем, что эхо может предоставить нам сведения о пространстве вокруг нас. Чтобы отличить ванную комнату от готического собора, достаточно прислушаться. И, может быть, вы уже переживали завораживающий опыт, когда, проснувшись утром и еще даже не открыв глаза, понимали, что ночью шел снег, потому что тишина за окном изменилась.

Во что нам гораздо сложнее поверить, так это в то, что действительно можно реконструировать достоверную и подробную картину окружающего мира, руководствуясь только слухом. Но именно это Бен Андервуд и сумел сделать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных
История математики. От счетных палочек до бессчетных вселенных

Эта книга, по словам самого автора, — «путешествие во времени от вавилонских "шестидесятников" до фракталов и размытой логики». Таких «от… и до…» в «Истории математики» много. От загадочных счетных палочек первобытных людей до первого «калькулятора» — абака. От древневавилонской системы счисления до первых практических карт. От древнегреческих астрономов до живописцев Средневековья. От иллюстрированных средневековых трактатов до «математического» сюрреализма двадцатого века…Но книга рассказывает не только об истории науки. Читатель узнает немало интересного о взлетах и падениях древних цивилизаций, о современной астрономии, об искусстве шифрования и уловках взломщиков кодов, о военной стратегии, навигации и, конечно же, о современном искусстве, непременно включающем в себя компьютерную графику и непостижимые фрактальные узоры.

Ричард Манкевич

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Математика / Научпоп / Образование и наука / Документальное
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина
Происхождение эволюции. Идея естественного отбора до и после Дарвина

Теория эволюции путем естественного отбора вовсе не возникла из ничего и сразу в окончательном виде в голове у Чарльза Дарвина. Идея эволюции в разных своих версиях высказывалась начиная с Античности, и даже процесс естественного отбора, ключевой вклад Дарвина в объяснение происхождения видов, был смутно угадан несколькими предшественниками и современниками великого британца. Один же из этих современников, Альфред Рассел Уоллес, увидел его ничуть не менее ясно, чем сам Дарвин. С тех пор работа над пониманием механизмов эволюции тоже не останавливалась ни на минуту — об этом позаботились многие поколения генетиков и молекулярных биологов.Но яблоки не перестали падать с деревьев, когда Эйнштейн усовершенствовал теорию Ньютона, а живые существа не перестанут эволюционировать, когда кто-то усовершенствует теорию Дарвина (что — внимание, спойлер! — уже произошло). Таким образом, эта книга на самом деле посвящена не происхождению эволюции, но истории наших представлений об эволюции, однако подобное название книги не было бы настолько броским.Ничто из этого ни в коей мере не умаляет заслуги самого Дарвина в объяснении того, как эволюция воздействует на отдельные особи и целые виды. Впервые ознакомившись с этой теорией, сам «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли воскликнул: «Насколько же глупо было не додуматься до этого!» Но задним умом крепок каждый, а стать первым, кто четко сформулирует лежащую, казалось бы, на поверхности мысль, — очень непростая задача. Другое достижение Дарвина состоит в том, что он, в отличие от того же Уоллеса, сумел представить теорию эволюции в виде, доступном для понимания простым смертным. Он, несомненно, заслуживает своей славы первооткрывателя эволюции путем естественного отбора, но мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы согласитесь, что его вклад лишь звено длинной цепи, уходящей одним концом в седую древность и продолжающей коваться и в наше время.Само научное понимание эволюции продолжает эволюционировать по мере того, как мы вступаем в третье десятилетие XXI в. Дарвин и Уоллес были правы относительно роли естественного отбора, но гибкость, связанная с эпигенетическим регулированием экспрессии генов, дает сложным организмам своего рода пространство для маневра на случай катастрофы.

Джон Гриббин , Мэри Гриббин

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Древний Египет
Древний Египет

Прикосновение к тайне, попытка разгадать неизведанное, увидеть и понять то, что не дано другим… Это всегда интересно, это захватывает дух и заставляет учащенно биться сердце. Особенно если тайна касается древнейшей цивилизации, коей и является Древний Египет. Откуда египтяне черпали свои поразительные знания и умения, некоторые из которых даже сейчас остаются недоступными? Как и зачем они строили свои знаменитые пирамиды? Что таит в себе таинственная полуулыбка Большого сфинкса и неужели наш мир обречен на гибель, если его загадка будет разгадана? Действительно ли всех, кто посягнул на тайну пирамиды Тутанхамона, будет преследовать неумолимое «проклятие фараонов»? Об этих и других знаменитых тайнах и загадках древнеегипетской цивилизации, о версиях, предположениях и реальных фактах, читатель узнает из этой книги.

Борис Александрович Тураев , Борис Георгиевич Деревенский , Елена Качур , Мария Павловна Згурская , Энтони Холмс

Культурология / Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / История / Детская познавательная и развивающая литература / Словари, справочники / Образование и наука / Словари и Энциклопедии