Путешествие на «Кон-Тики»

Дул свежий ветер; луна еще не взошла, и было совершенно темно. Всё население деревни столпилось на берегу. Они натаскали хворосту и разожгли большой костер, чтобы осветить нам путь к проходу. Громовой рев прибоя наполнял темноту, словно гул огромного водопада, становясь всё громче и громче.

Мы не видели гребцов, тянувших нас, но зато слышали, как они, не жалея глоток, подбодряют себя воинственными полинезийскими песнями. Кнют старался не отставать, — каждый раз в паузе между полинезийскими куплетами мы слышали его одинокий голос, распевающий «Вперед, отважные». Чтобы обеспечить полный ансамбль, мы на плоту затянули «Том Браунз бэби хэд э пимпл он хиз ноуз» («У бэби Тома Брауна был прыщик на носу»), и под хохот и песни и белые и коричневые наваливались на вёсла.

Настроение было превосходное. Девяносто семь суток. Мы в Полинезии. Сегодня вечером в деревне будет праздник. Туземцы приветствовали нас восторженными криками. Гости на Ангатау появлялись только раз в год, когда из Таити приходила шхуна забрать груз кокосовых орехов. Итак, сегодня вокруг костра на берегу будет весело!

Вот только этот проклятый ветер что-то упрямится. Мы налегали на вёсла так, что все суставы ныли. Нам удавалось удерживать плот на месте, но не больше, — костер не приближался, прибой ревел с одинаковой силой. Мало-помалу песня замерла. Стало тихо. Все были заняты греблей. Костер лежал всё на том же месте, перемещаясь только в вертикальном направлении, когда нас подбрасывало на волнах. Прошло три часа. В девять вечера нас стало понемногу относить в море, — мы уже выдохлись.

Мы ухитрились объяснить туземцам, что нужны еще люди на помощь, но они сообщили нам, в свою очередь, что людей-то хватит, а вот пирог больше нет, весь флот острова состоит из этой четверки.

Тут вынырнул из мрака Кнют. Ему пришла в голову идея: можно подвезти пять-шесть человек с берега на надувной лодке.

Однако эта мысль показалась нам слишком рискованной, — ведь он не знал фарватера и ни за что не отыскал бы проход в такой темени. Кнют предложил взять с собой предводителя туземцев, чтобы он показал дорогу. Мне этот вариант не очень понравился, так как туземец никогда в жизни не преодолевал опасного извилистого прохода на резиновой лодке. Тем не менее я попросил Кнюта привезти предводителя, чтобы мы могли обсудить с ним положение. Было ясно, что нам уже не под силу устоять против сноса.

Кнют снова скрылся во мраке. Время шло, но ни Кнют, ни предводитель не показывались. Мы покричали, но нам ответил только неразборчивый хор гребцов. Кнют пропал. И тут мы поняли, что произошло: в спешке и неразберихе Кнют неправильно понял мое распоряжение и отправился вместе с предводителем на остров. Теперь сколько ни кричи, он нас никак не услышит за гулом прибоя.

Мы поспешили достать сигнальный фонарь; один из членов эки-пажа забрался на мачту и стал сигналить азбукой Морзе: «Вернись. Вернись».

Однако никто не возвращался.

У нас стало двумя гребцами меньше, третий сидел с фонарем на мачте, и плот стало сносить всё сильнее, тем более, что мы уже основательно устали. Достаточно было бросить в воду несколько щепочек, чтобы убедиться, что плот медленно, но верно относит в море. Костер стал уменьшаться, прибой ревел уже не так оглушительно. И чем дальше мы выходили из-под прикрытия леса, тем сильнее становился напор нашего неизменного толкача, восточного ветра. Мы узнавали его энергичную хватку; чувствовалось, что скоро он примется за нас всерьез. Стало ясно, что все надежды утрачены и нас вынесет обратно в море. Но греблю нельзя было прекращать ни на минуту, — мы должны были стараться замедлить снос, пока не вернется Кнют.

Прошло пять минут. Десять. Полчаса. Костер стал еще меньше и порой совершенно исчезал за крутой волной. Прибой глухо ревел вдалеке. Наконец взошла луна, еле проглядывая сквозь деревья на берегу и освещая мглистое, наполовину затянутое тучами небо.

Было слышно, что туземцы на пирогах устроили совещание. Вдруг мы увидели, как гребцы одной из лодок бросили чалку в воду и погребли к берегу. Остальные уже порядком устали и не могли тянуть нас в полную силу. «Кон-Тики» шел в открытое море.

А вот и оставшиеся три пироги подошли к борту. Один из туземцев прыгнул на палубу и спокойно произнес, тряхнув головой:

— Июта. (На берег.)

Он с беспокойством посмотрел на костер, который почти совершенно скрылся за валами, лишь изредка прорезая мрак крохотной искоркой. Нас относило довольно быстро. Прибой совсем заглох, слышен был лишь знакомый плеск волн и жалобная песня скрепляющих плот канатов.

Мы щедро одарили туземцев сигаретами, и я наскоро набросал на бумаге несколько слов для Кнюта: «Попроси двух туземцев довезти тебя на пироге, лодку возьмете на буксир. Один на лодке не выходи».

Мы рассчитали, что дружелюбные островитяне подвезут Кнюта на пироге, если только сочтут возможным выходить сейчас в море, — если же нет, то было бы безумием со стороны Кнюта в одиночку выходить на надувной лодке в океан на поиски сбежавшего плота.