Путевые впечатления. Юг Франции

в конце двенадцатого века эта башня служила крепостью графам Тулузским. В начале семнадцатого века возобладало мнение, будто это древнеримский эрарий^[52], и оно стало казаться таким обоснованным, что один нимский горожанин по имени Франсуа Трока испросил и получил у Генриха IV разрешение произвести раскопки внутри здания. Это разрешение было даровано 22 мая 1601 года на условии,

«что вышеназванный Трока заранее возьмет на себя расходы, каковые будут потребны для этого дела; а из всего того, что окажется в упомянутой сокровищнице, будь то золото, серебро, металлы или что-то иное, треть останется упомянутому Трока; остальные две трети мы сохраним за собой, дабы использовать для наших неотложных нужд.

Дано в Фонтенбло 22 мая 1601 года от Рождества Христова, в двенадцатый год нашего царствования».

Раскопки были проведены за счет вышеназванного Трока, но нимский горожанин напрасно потратил свое время и свои деньги.

Едва только мы закончили осмотр башни, как снова послышались звуки барабанов и гобоев; шествие феррады проходило через площадь Фонтана и направлялось к Аренам. В самом деле, было уже без четверти три; все посетители клубов, кабачков и кафе высыпали на улицу. Бульвары — и тот, что спускается от зрительного зала к воротам Сент-Антуан, и тот, что ведет от казарм до эспланады, — заполнились огромной толпой. Казалось, что Арены, какими бы огромными они ни были, не смогут вместить всех желающих. Мы ускорили шаг и пришли достаточно вовремя, встав в очередь, состоявшую из пяти или шести тысяч человек. Однако мы оказались в числе первых, и это нас успокаивало.

И правда, поскольку не надо было брать никаких билетов в кассе, толпа, едва только распахнулись решетчатые ворота, с невероятной поспешностью ринулась внутрь сооружения. Благодаря нашему высокому росту — моему и Жадена, — обе наши головы возвышались над всеми прочими, и мы могли видеть огромные зияющие ворота, втягивавшие в себя весь этот народ; подталкиваемые десятью тысячами человек, сгрудившихся за нами, мы чувствовали, как нас с непреодолимой силой влечет к пасти чудовища, которое с жадностью проглотило и нас тоже; но, проглоченные им, мы, словно Иона, тотчас же ощутили себя вполне свободно в чреве нашего кита. Шесть тысяч человек, опередившие нас, уже разбрелись по рядам, но амфитеатр при этом казался не более заполненным, чем наши зрительные залы, когда в них до входа публики впускают несколько клакеров. Нам не пришлось затруднять себя поисками поваренка, посланного занять нам места; мы оставили их в его пользу, а сами сели на возвышении для весталок.

В эту минуту на арене появился Милорд, потерянный нами в давке; его преследовали сторожа, которым, как караульным Тюильри, приказано было не пропускать собак без хозяев. Мы прониклись жалостью к нашему товарищу по путешествию, оказавшемуся в затруднительном положении, — убегая от сторожей, он оглядывал своими пылающими глазами весь цирк, пытаясь различить нас среди шести или восьми тысяч уже рассевшихся по местам зрителей. Жаден издал условный свист. Милорд тут же замер на месте, потом заметил нас и устремился наверх, со всей мощью своих коротких и сильных лап перепрыгивая со скамьи на скамью; но на третьем прыжке он внезапно скрылся из виду, словно провалился. Оказалось, что по другую сторону скамьи, через которую перепрыгивал Милорд, за прошедшие века образовалась дыра, и он исчез в глубинах амфитеатра, словно Деций в своей пропасти.