Путевые впечатления. Юг Франции

«Знаете, сосед, — обратился ко мне трактирщик, — если до этого вы причинили ему вреда не больше, чем сейчас, то он вполне может довести вас так до самого Рима».

«До Рима?! — закричал я. — Что ж, даже если мне придется гнаться за ним до Рима, я буду это делать! О! Я всегда хотел побывать в Риме! Я всегда хотел увидеть папу!.. Кто может помешать мне увидеть папу?! Вы, что ли?!..»

Я был в бешенстве! Вы меня понимаете?! Если бы он возразил мне хоть словом, то, думаю, вторым своим выстрелом я всадил бы ему пулю прямо в живот. Но вместо возражений он сказал мне:

«Вы вольны отправляться куда пожелаете! Счастливого пути! Хотите, я оставлю вам свою собаку? Вы мне отдадите ее по возвращении…»

От собаки, способной так делать стойку, понятное дело, не отказываются.

«Разумеется, хочу!» — воскликнул я.

«Тогда позовите его. Сулейман! Сулейман! Ну, иди за этим господином!»

Всем известно, что охотничья собака готова последовать за первым попавшимся охотником, и потому Сулейман пошел за мной. Мы отправились в путь. У этого пса было врожденное чутье. Вообразите: он увидел, что шастр вернулся на прежнее место, и тут же замер над ним, а я, напрасно глядя ему под нос, ничего не увидел. Но на этот раз, если бы мне предстояло стереть шастра в порошок, я бы его не пощадил! Ни за что! Однако, пока я его искал, согнув спину, этот чертов шастр взлетел!.. Я послал ему вслед два выстрела, сударь!.. Пам! Пам! Но порох-то был выдохшийся, сударь! Сулейман посмотрел на меня с таким видом, словно хотел спросить: «Что это значит?» От взгляда собаки я почувствовал себя униженным. И я пробормотал ей в ответ, будто она могла меня понять: «Ничего, ничего! Ты еще увидишь…» Сударь, и собака словно поняла меня! Она приступила к поискам. Минут через десять Сулейман сделал стойку!.. По виду он напоминал скалу, сударь, настоящую скалу! Это опять был мой шастр… Я прошел прямо перед носом собаки, ступая осторожно, как если бы находился на рифленой крыше. И что же, сударь? Он проскользнул между моих ног в буквальном смысле этого слова! Я уже не владел собой и выпустил в него две пули — одну слишком близко, вторую слишком далеко. Первая пуля срикошетила и пролетела рядом с шастром; вторая сильно уклонилась в сторону, и он скрылся из виду. И вот тогда со мной произошло нечто такое… нечто такое, о чем мне не следовало бы рассказывать, не будь я столь правдивым человеком… Эта собака, исключительно умная, минуту смотрела на меня с явной насмешкой, а затем, подойдя вплотную ко мне, когда я перезаряжал ружье, подняла лапу и пустила струю на мою гетру, после чего удалилась тем же путем, по какому она шла! Вы понимаете, сударь, что если бы таким образом мне нанес оскорбление какой-нибудь человек, то либо он отнял у меня жизнь, либо я — у него. Но что можно было сказать животному, которого Бог не наделил разумом?

— Сударь, — заметил Жаден, — прошу вас поверить, что Милорд неспособен совершить такую неприличную выходку.

— Верю, сударь, верю, — отвечал г-н Луэ, — а вот Сулейман позволил себе такую неприличную выходку, как вы это назвали. Больше я его не видел. Как вы сами понимаете, это лишь усилило мою ярость. Я дал себе слово, что, убив моего шастра, помашу им перед носом Сулеймана. С этого времени, понятно, дорога в Марсель была мною забыта. Перемещаясь в поисках птицы от одного кустарника^ другому, я добрался — как вы думаете, сударь, куда? — в Йер. Я никогда там не был и узнал Йер по его апельсиновым деревьям. Я обожаю апельсины и решил наесться ими вдоволь; к тому же мне необходимо было освежиться: вы же понимаете, насколько распаляет такой бег! Я находился в четырнадцати льё от Марселя; обратная дорога должна была занять два полных дня. Однако я уже давно мечтал попасть в Йер и полакомиться апельсинами прямо с дерева. И потому, сударь, я решил послать шастра ко всем чертям, тем более что эта мерзкая птица уже стала казаться мне заколдованной. Я видел, как она перелетела через городскую стену и опустилась в саду. Но искать шастра в саду, да еще без собаки?! Это, как говорится, все равно, что искать иголку в стоге сена. Тяжело вздыхая, я направился к гостинице, заказал ужин и попросил позволения поесть в саду апельсины, пока будут готовить еду; само собой разумеется, их стоимость мне должны были прибавить к общему счету: я не собирался есть апельсины даром. Мне разрешили.

Я не так сильно устал, как накануне, — это доказывает, что к переходам привыкаешь — и тотчас же спустился в сад. Стоял октябрь, самая пора апельсинов. Представьте себе двести апельсиновых деревьев в одном месте — настоящий сад Гесперид, но без всякого дракона! Мне нужно было лишь протянуть руку, чтобы схватить апельсин величиной с голову. Я впился в него зубами, я кусал его целиком, как нормандец ест яблоко, и вдруг услышал: «Пи, пи, пиии, пи!»

— Это в точности пение шастра, — пояснил Мери, беря с тарелки следующую сигару.