Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Пропустить пароход, прибывавший в Калязин в воскресенье утром и совершавший рейс от Твери до Нижнего Новгорода, значило задержаться на неделю, а эта неделя могла тяжелейшим образом сказаться в конце нашего путешествия.

К тому же нас почти всюду ждали: в Москве один молодой офицер, отвечавший за лагерное расположение войск, вручил мне бумагу, согласно которой меня должны были снабдить в Казани полковничьей палаткой.

Там же, в Москве, богатый астраханский купец, г-н Сапожников, заранее написал своему управляющему, чтобы тот предоставил в мое распоряжение его дом, лучший в городе.

И, опять же в Москве, очаровательная графиня Ростопчина написала, как я уже, кажется, упоминал, князю Барятинскому, чтобы предупредить его о моем приезде на Кавказ.

Затем, уже в Елпатьеве, нас навестило множество гостей, и в их числе был полковой хирург калязинского гарнизона, взявший с нас слово, что, не предупредив его, мы не сядем на пароход.

Два других гостя, каждый со своей стороны, написали: один г-ну Грассу в Нижний Новгород, чтобы мы наверняка были обеспечены там квартирой; другой — калмыцкому князю, в чьи степи я намеревался совершить прогулку.

Словом, задерживаться более было невозможно, и, должен сказать, помешать нашему отъезду могло только нечто невероятное.

За два дня до отъезда Дидье Деланж куда-то исчез, и в тот самый вечер, когда нам предстояло расстаться, он на моих глазах вернулся с великолепной шубой Нарышкина.

Садясь в экипаж, я обнаружил эту шубу положенной на дно дрожек и решил было, в свою очередь, побрюзжать.

— Перестань! — сказал Нарышкин. — Неужели ты воображаешь, что я отпущу тебя в мужицком тулупе на Кавказ? Да если при этом станет известно, что ты жил у меня, я буду обесчещен!

Что мне оставалось? Принять подарок. Именно это я и сделал.

В России в 1858 году эта великолепная шуба послужила мне мало, зато она пришлась очень кстати в Италии в 1859 году.

Деланжу было поручено сопровождать нас до Каля-зина. Отдавая в мое распоряжение Деланжа, Нарышкин жертвовал гораздо большим, чем шубой. Два дня, потраченных Деланжем на поездку в Москву и обратно, и день, который ему предстояло потратить на то, чтобы проводить нас в Калязин и вернуться в Елпатьево, — это был отпуск, длиннее какого Деланж не получал за все пятнадцать лет своей службы. Но я в течение шести недель так жестоко обращался с моим милым боярином, что он определенно был у меня в долгу за все предпринятые мною труды по его перевоспитанию.

Минуты прощания были грустными; путешествие к калмыкам, татарам и на Кавказ не так уж безопасно: кто знает, увидимся ли мы снова?

Мы расстались только в два часа пополуночи.

Никогда, даже на берегах Сицилии, я не видел ночи прекраснее этой: комета, тем более яркая, чем ближе вы находитесь к полюсу, сверкала, прочерчивая по небосводу перламутрово-серебристый след, а глубина неба способна была дать представление о бесконечности.

Карпушка понял, что если он не возьмет все на себя, то мы никогда не уедем. Он хлестнул двух своих лошадей кнутом, и легкий экипаж рванулся с места, увлекаемый их стремительным галопом.

На горизонте полыхал огромный пожар; несомненно, это был один из тех уничтожающих целые леса пожаров, о каких мы уже говорили.

Проделав за два часа езды шесть или семь французских льё, мы остановились, чтобы дать лошадям передохнуть, в деревне Троица-Нерль.

Троица-Нерль — это свободная деревня.

Каким образом Троица-Нерль оказалась свободной? Выкупила ли она свою свободу у правительства или у помещика? Сослужила ли она какую-нибудь службу и за это получила свободу безвозмездно? Не знаю. Ни на один из этих вопросов хозяин трактира, куда я зашел, не мог дать ответа.

Он знал, что деревня вольная — вот и все; как она такой стала, ему было неизвестно.

Но одно бесспорно: Троица-Нерль, если судить по ее внешнему виду, это куда более чистая, богатая и счастливая деревня, чем любая из крепостных деревень, какие мне довелось видеть.

В особенности же прелестен был маленький трактир с его кухней, выложенной изразцами.

Хотя я и говорю "кухня", она была всем понемногу: кухней, столовой, гостиной и спальней.

В крайнем случае, она могла бы стать и танцевальной залой, поскольку ее украшала гигантская шарманка.

Само собой разумеется, хозяин дома не упустил случая обратить наше внимание на этот шедевр. Пока мы сидели за стаканчиком его водки, он проиграл для нас целый репертуар русских мелодий.

Затем вдруг, распознав нашу национальность и, очевидно, желая преподнести нам сюрприз, он сменил валик и приступил к французскому репертуару.

Мы хотели засвидетельствовать удовольствие, полученное нами от его музыки, заплатив ему за водку вдвое больше того, что она стоила; он же, напротив, утверждал, что мы его гости и потому он ничего не возьмет с нас ни за водку, ни за музыку. Я положил свой рубль обратно в карман и заменил деньги крепким рукопожатием.