Радуга тяготения

Такова Часть I. Семь лет спустя Эрнандес написал «Возвращение Мартина Фьерро», в котором Гаучо продается: снова ассимилируется в христианское общество, отказывается от свободы ради некоего конституционного Gesellschaft[213], который в те времена активно проталкивал Буэнос-Айрес. Очень нравственный конец, но совершенно противоречит предыдущему.

– И что же мне делать? – похоже, недоумевает фон Гёлль. – Обе части или только первую?

– Ну, – затягивает Паскудосси.

– Я знаю, чего хотите вы. Но мне больше пользы от двух фильмов, если у первого будет хорошая касса. А вот будет ли?

– Конечно, будет.

– У такой антиобщественной штуки?

– Но там все, во что мы верим, – возмущается Паскудосси.

– Однако и самые свободные гаучо в конце концов, знаете ли, продаются. Так уж все устроено.

Так, по крайней мере, устроен Герхардт фон Гёлль. Грасиэла его знает: между ними тянутся линии связей, зловещие узы крови и зимовки в Пунта-дель-Эсте, через «Anilinas Alemanas»[214] – отделение «ИГ» в Буэнос-Айресе, – и далее, через «Шпоттбиллихфильм АГ» в Берлине (еще одно подразделение «ИГ»), от них фон Гёлль раньше получал скидки почти на всю пленку, в особенности – на своеобразную и медленную «Эмульсию-Б», изобретенную Ласло Ябопом: на пленке этой человеческая кожа даже при обычном дневном освещении неким манером передавалась прозрачной, до глубины в полмиллиметра, так что из-под наружности являлось лицо. Эта эмульсия широко применялась в бессмертном творении фон Гёлля «Alpdrücken» и, возможно, будет фигурировать в «Мартине Фьерро». Вообще-то фон Гёлля завораживает лишь одна сцена эпоса – певческая дуэль белого гаучо и чернокожего Эль Морено[215]. Интересный выйдет структурный прием. С «Эмульсией Б» он сможет вгрызться под кожу соперников, наплывом смонтировать эту «Б» и обычную пленку, будто изображение то в фокусе, то нет, или же применить вытеснение – как же он любит вытеснять! – одно другим сколь угодно хитро. Обнаружив, что шварцкоммандос действительно в Зоне и ведут подлинное паракинематическое существование, не имеющее ничего общего ни с ним, ни с липовыми съемками «Шварцкоммандо», которые он вел прошлой зимой в Англии для Операции «Черное крыло», Шпрингер тотчас зажужжал переменным фокусом туда и сюда в контролируемом припадке мегаломании. Он убежден, что шварцкоммандос как-то вызваны к жизни его фильмом.

– Моя миссия, – объявляет он Паскудосси с глубочайшей скромностью, на какую способен только немецкий кинорежиссер, – посеять в Зоне зерна реальности. Этого требует исторический момент, и я могу лишь служить ему. Для инкарнации неким манером избраны мои образы. Что я могу сделать для Шварцкоммандо, я могу сделать и для вашей грезы о пампасах и небесах… Могу снести ваши ограды и стены лабиринтов, могу привести вас обратно в Сад, который вы почти и не помните…

Безумие его явно заразило Паскудосси, который впоследствии вернулся на подлодку и инфицировал остальных. Похоже, того они и ждали.

– Африканцы! – наяву грезил обычно весь такой деловой Белаустеги на планерке. – А вдруг правда? Что, если мы на самом деле возвратились – вернулись к тем, какими были, пока не разъехались материки?

– Обратно в Гондвану, – шептал Фелипе. – Когда Рио-де-ла-Плата была прямо напротив Юго-Западной Африки… а мезозойские беженцы ехали на пароме не в Монтевидео, а в Людериц…

План таков: как-то добраться до Люнебургской пустоши и основать небольшую эстансию. Их там встретит фон Гёлль. У зенитных пулеметов грезит сегодня Грасиэла Имаго Порталес. Терпи́м ли фон Гёлль как компромисс? Платформы бывают и похуже киношек. Удалось ли потемкинским деревням пережить царственный проезд Екатерины? Переживет ли душа Гаучо механику переноса в свет и звук? Или же в конце концов придет некто – фон Гёлль или кто иной – и снимет Часть II, тем самым разъяв грезу на части?

Над головой и за спиной у нее скользит Зодиак, расклад северного полушария, никогда не виденный в Аргентине, гладко скользит, как часовая стрелка… И вдруг по громкой протяженно шарахает статика и Белаустеги вопит:

– Der Aal! Der Aal!

Угорь, недоумевает Грасиэла, угорь? Ах да, торпеда. Ай, Белаустеги так же несносен, как и Эль Ньято, из непонятных никому личных побуждений старается изъясняться только на жаргоне немецких подводников, ну у нас тут precisamente[216] Вавилонская Башня дальнего плавания – торпеда? с чего б ему орать про торпеду?