Радуга тяготения

И в самом деле, квартет запретили, помимо прочего, из-за подрывного падения fff до ppp. Касание бродячей звуковой тени, Бренншлусс Солнца. Они не хотят, чтоб вы такое слушали часто – уж во всяком случае не в трактовке Гайдна (странный прокол в поведении высокочтимого композитора): виолончель, скрипка, альт и дискантовые казу вместе резвятся в одной мелодии, и это смахивает на песенку из фильма «Доктор Джекилл и мистер Хайд», «Глянь, как я танцую польку», но внезапно посреди некоего такта казу

намертво умолкают, а Внешние Голоса давай выщипывать немелодию, которая, как грит традиция, представляет двух Деревенских Дурачков XVIII столетия, которые играют на губах. Друг другу. 20, 40 тактов длится это придурочное пиццикато, крупперы среднего звена скрипят в бархатных креслах на гнутых ножках, бибубубибубу что-то не похоже на Гайдна, Мутти! Представители «ИХ» и «ГЭ» склоняют головы набок, силясь прочесть при свечах программки, от руки заботливо написанные партнером Утгардалоки по жизни, фрау

Утгардалоки, – никто не знает точно, как ее зовут (от чего Штефану только польза: при его супруге все держатся настороженно). Она – твоя мертвая мать, только блондинка; узрев ее, разодетую в чеканное золото, скулы изгибаются слишком высоко, безобразно, брови чересчур темны, а белки чересчур белы, и в том, как Они изуродовали ее лицо, – некое нулевое равнодушие, какое в итоге оборачивается злом, – ты б ее узнал: здесь, на Круппфесте, душою обретается Наллина Ленитроп за минуту до первого мартини. Как и сын ее Эния, но лишь потому, что теперь – на заре Девы – он обернулся ощипанным альбатросом. Ощипанным, ч-черт, – да ободранным. По всей Зоне рассеянным. Вряд ли его когда-нибудь снова «найдут» в общепринятом смысле – то есть «достоверно опознают и задержат». Одни перья… избыточные или же восстановимые органы, «которые соблазнительно было бы уподобить „Hydra-Phänomen“[390], если б не отсутствие какой бы то ни было враждебности…» – Наташа Раум, «Области неопределенности в анатомии альбатроса», «Протоколы Интернационального Сообщества Кавалеров Ученой Страсти к Нозологии Альбатроса», зима 1936-го, отличный был журнальчик, в ту зиму они по такому случаю даже послали корреспондента в

Испанию, есть выпуски, целиком посвященные анализу мировой экономики, и что ни возьми – все четко коррелирует с проблемами Нозологии Альбатроса, – относится ли так называемый «Ночной Червь» к Псевдо-Гольдштрассовой Группе или его надлежит рассматривать – коль скоро симптомы почти идентичны – как особо коварную разновидность Хебдомериаза Шваббра?

В общем, если бы Противодействие отчетливее понимало, что скрывается под этими понятиями, ему, возможно, удалось бы разоружить Туза, расхуячить и разобрать на запчасти. Но оно не понимает. Ну то есть понимает, однако не сознается. Грустно, а факт. Все они шизоидны и, как и все мы, колеблются пред крупными денежными суммами – такова жестокая правда. У нас у всех в мозгах гнездится подразделение Туза, корпоративный символ его – белый альбатрос, у всякого местного представителя имеется прикрытие, известное под именем Эго, и их миссия в этом мире – Всякая Срань. Мы знаем, что происходит, и сидим сложа руки. До тех пор, пока нам их видно, пока можно время от времени посмотреть на них, на этих крупно-денежно-суммарных. До тех пор, пока они дозволяют нам мельком взглянуть, хотя бы изредка. Нам это нужно. Уж они-то знают – как часто, при каких условиях… Нам бы почитать репортажи из журнальчиков, да побольше, времен примерно той Ночи, Когда Родж и Бобр Сражались За Джессику, А Она Плакала В Оружейных Объятьях Круппа, и слюни попускать над расплывчатыми фотографиями…

Вероятно, это Роджер минутку грезил о потных вечерах Термидора: проигравшее Противодействие, шикарные экс-бунтари, отчасти под подозрением, но еще располагают официальным иммунитетом и коварной любовью, достойны объективного взора, куда б ни пошли… обреченные ручные уродцы.

Они нами попользуются. Мы поможем Их легализовать, хотя Им это вообще-то ни к чему, лишний дивиденд, не более того, мило, но не критично…

О да, так Они и поступят. Отчего Роджер – в самую неподходящую минуту, в самом неподходящем месте, здесь, в лоне Оппозиции, когда первая истинная любовь его жизни ерзает, желая одного: вернуться домой и получить еще сгусток Бобровой спермы, чтоб выполнить дневную норму, – посреди всего этого он вступает (ой блядь) прямиком в интересный вопросец: что хуже-то – жить Их ручным зверьком или сдохнуть? И в голову не приходило, что он спросит себя всерьез. Вопрос явился врасплох, его теперь не отогнать, Роджеру по правде придется решить, и скоро, со всей вероятностью скоро кишки скрутит ужасом. Ужасом, какого мыслью не отгонишь. Придется выбрать между жизнью и смертью. Чуток подождать – это не компромисс, это решение жить на Их условиях…