Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо

Примечательно, что другие тибетские буддийские школы сурово и резко критиковали эту точку зрения, утверждая, что «понятие о растворении физического тела в свете – совершенно чуждое для буддизма»³⁴³. Эти критики заявляли, что радужное тело – возвращение к добуддийской идее о восхождении первых тибетских царей на небеса по магической верёвке

³⁴⁴ – теме, которую также изучал Туччи и которую мы будем обсуждать далее. Восьмой Кармапа Микьо Дордже, отмечал, что радужное тело – результат практик, обнаруживаемых в школе бон, которая учит методам «наблюдения огней и считает, что если тело человека погружается в свет, он достигает „вечного тела“»³⁴⁵

. Такие критические замечания от лица буддийских ортодоксов предполагают, что в радужном теле, понимаемом как цель духовной практики, действительно было нечто чужеродное. Если мы сравним это представление с первоначальными учениями раздела ума, то также сможем обнаружить определённые расхождения, поскольку те «изначальные» учения дзогчен сопротивляются понятию достижений, этапов, прогресса, очищения и стремления. Мы также знаем, что практика «наблюдения огней» существовала в традиции тамильских сиддхов за несколько веков до бурного всплеска трактатов дзогчен в XI в., а также среди центральноазиатских буддистов, в книге «Видхья-йога», обнаруженной в Турфане³⁴⁶. Эти практики возвращают нас в мир манихеев и сирийских восточных христиан на Великом шёлковом пути.

Однако в итоге ни одна из этих традиций не намеревалась воскрешать или сохранять человеческое тело, кроме одной – христианской. Как указывает Климкейт, христиане Центральной Азии сделали воскресение Христа – и человечества в конце времён – центральным и не подлежащим обсуждению догматом вероучения. В главе 3 я утверждал, что такой взгляд отличает все восточные христианские церкви, является центральным для христианской монашеской созерцательной практики и что его серьёзно подтверждает реликвия Плащаницы, известная византийцам, которые, по всей видимости, забрали её у сирийских христиан в IX в., чтобы защитить от возможного уничтожения в руках мусульманских правителей в Месопотамии. Византийская монета³⁴⁷, бывшая в обращении по всей торговой сети Азии, прославляла образ воскресшего Христа с Плащаницы, что статистически и иконографически подтвердили синдонологические исследования. Поэтому вполне разумно предположить, что радужное тело – буддийская реакция притесняемых линий дзогчен на трудное столкновение с христианами и мусульманами, а также на внутритибетскую культурную войну с монашескими реформами второго проникновения и ваджраяной в XI–XII вв. В своих мистических писаниях христиане говорили о световых феноменах во время медитации и молитвы, как в тех случаях, что приводятся в трудах Иоанна Дальятского. Они также знали о состояниях самадхи, которое они переживали как прекращение мысли в изумлении во время практики псалмодии.

Христианство не заявляло, что человек может достичь воскресения до конца истории. Ответом дзогчен было принятие маргинальных практик, известных в Центральной Азии (возможно, через посредство их друзей, школы бон, как в случае с учителями магии Миларепы) и среди шиваитских йогинов из Кашмира и отдалённого Тамилнада – практик, которые, как известно, открывали каналы тонкого тела для световых феноменов. Когда йогины дзогчен уже разработали мощную систему созерцательных практик, основанную на изначальной чистоте ядра просветления, понимаемой как активность внутри потока ума медитирующего, они, вероятно, сами не ожидали, что легендарное явление «восхождения на небеса по верёвке белого света» окажется достижимым – в некоторой форме – в рамках этой синтетической новой системы практики. Та позиция, которая сначала была полемической позицией самообороны, смогла проявиться как экзистенциальная / созерцательная реальность в опыте практики по меньшей мере некоторых самых вдохновлённых йогинов дзогчен. Мне кажется, это не должно удивлять нас, если учитывать обилие иных форм мистического достижения в среде дзогчен во времена второго проникновения, в особенности в среде тертонов (Тулку Тхондуп приводит список более тридцати трёх тертонов XI в.)³⁴⁸

. Описание среды йогической практики, окружавшей Лонгченпу (XIV в.), в переводе Дэвида Джермано и Джанет Гьяцо также показывает рвение и энергичное общение в подобных кругах, где сверхъестественные явления (сны, одержимость, откровения и т. д.), кажется, были в порядке вещей³⁴⁹. Феномен тертонов, которые утверждали свою связь с эпохой Падмасамбхавы, а также необъяснимое переоткрытие ими текстов, спрятанных в тибетском ландшафте, безусловно, предполагает, что возрождение мистицизма в имперский период – одна из особенностей ответа ньингма на критику второго проникновения.

И тибетские, и западные учёные отмечают связь между достижением радужного тела и представлением о восхождении царей на небеса по канату. Туччи замечает: