Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо

Если говорить о тибетском буддизме, наше предложение ещё больше подрывает «канонический» схоластический подход к этой традиции; дело в том, что хотя в дзогчен относительно легко признать буддизм, в нём можно обнаружить и элементы других традиций, которые взаимодействовали с ранним дзогчен и постепенно полностью впитались в гималайской среде ваджраяны, в которой процветало это учение. Чтобы выявить их, мы достаточно подробно исследуем текст жизнеописания Гараба Дордже. Эта история, вероятно, сочинённая в XI в., – своеобразный палимпсест нескольких традиций – буддизма, ислама и христианства, возможно, испытавший влияние кашмирского шиваизма, накопленное за несколько веков. Само повествование словно раскрывает географические и интеллектуальные земли, которые осваивались при появлении учения, теперь называемого дзогчен

. Здесь стоит вспомнить комментарий Майкла Уолтера о том, что «Джабир Йогин» – возможно, в большей мере литературный образ процесса передачи [учения], чем имя отдельной личности. Этот ряд исследований прослеживает историю дзогчен и выявляет настроения, мотивации и взаимодействия, которые объясняют истоки этого учения и могут вдохновить практикующих созерцание продолжать взаимодействие в наши дни.

Работать с тибетской историографией очень непросто. Эмическая перспектива письменной традиции часто больше скрывает, чем раскрывает, и делает это намеренно. Наблюдения Блондо относительно тибетской истории и истоков бон помогают по крайней мере в некоторой степени разобраться в происходящем, и её работу продолжают такие учёные, как Мэттью Капстейн, Джеффри Сэмуэльс, Дэн Мартин и другие. Реальность бон в тибетской цивилизации вынуждает нас переосмыслять тибетскую религиозную историю удивительно и по-новому. В некоторых источниках бон представляют как синкретический союз индийской и иранской религии с некой формой центральноазиатского буддизма, включающий также старый культ царей, народную религию (mi chos)

и, возможно, шаманизм. В текстах бонпо, которые дошли до нас, мы видим соединение буддизма ваджраяны и дзогчен в стиле ньингма, при этом имена соответствующих божеств меняются. В индийской и тибетской цивилизациях ваджраяна занимает одну экологическую нишу и работает со многими одинаковыми синкретическими элементами. Здесь можно спросить, почему бон просто не сплавился с ньингма. Эти две традиции были и остаются очень близкими в гомпах Северного Непала, Амдо и Западного Тибета. Бон подражает буддийской системе монашества и интеллектуального обучения (мадхъямака, дебаты и т. д.) и, очевидно, делает это с середины XIV в. Как мы видели в ходе полевого исследования в Долпо и Мустанге, местная гомпа, поддерживаемая семьями нгагпа, подходит и для бонпо, и для ньингмапинцев, особенно если они периодически общаются с лидерами соответствующих монашеских традиций. Возникает вопрос, не формируется ли современное положение этих общин на «периферии» в определённый момент XVII в., когда при великом Пятом Далай-ламе в центральном регионе устоялась гегемония гелуг. В таком случае, возможно, бон существует как непрерывное архаичное сопротивление нетибетским формам культурной гегемонии³⁶³. В определённом смысле практика дзогчен в традиции ньингма формирует подобный противовес монашеским, институциональным и политически ангажированным формам буддизма. Не нужно слишком углубляться в вопрос об «искателях сокровищ», чтобы понять, что в реальности традиции сокровищ (терма) выражают твёрдую приверженность архаичным практикам в разных слоях тибетской культурной среды, вплоть до великих иерархов, даже Далай-ламы.