Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо

Исторические сведения, отражающие современные научные исследования, также заставляют нас задуматься, почему едва ли не все основные определяющие моменты в официальных версиях тибетской истории сомнительны. Если реально изучить древнейшие источники, документы Дуньхуана, китайские летописи, арабские источники и археологические свидетельства, обнаруживается, что многие из более поздних «официальных» тибетских версий не только являются неточными, но и не сообщают о противоречивых свидетельствах среди данных, доступных из первоисточников. Я считаю очень плодотворной «Синюю летопись», в частности, потому, что, несмотря на ограничения английского перевода, её автор Гой-лоцава Шоннупэл (1392–1481) часто охотно сомневается в своих источниках, опираясь на сведения, которые он считает более надёжными. В этом плане он просто гуманист эпохи Возрождения! Официальная тибетская история, если не считать этих исключений, часто напоминает дар Константина[20]

или экстравагантные христианские средневековые истории о святых, которые, скорее, призваны наставлять, а не сообщать. Многие из основных тем тибетской истории сохранились в виде убедительного и стойкого мифа, однако исторические исследования часто противоречат этому рассказу: вероятно, не было никаких дебатов в Самье, устроенных царём; царь Трисонг Децен, возможно, проявлял благосклонность к буддизму чань; Падмасамбхава не был основным источником учений дзогчен; идеи дзогчен не опирались на китайский чань-буддизм; местный тантризм не являл собой буйство оргий и убийств в период после Лангдармы, а Лангдарма не был безжалостным преследователем буддизма (он, кажется, просто урезал бюджет и предпочитал нгагпа); кроме того, архаичные обряды жертвоприношения всё ещё проводились во времена буддийских царей Тибета, многие

терма

были составлены или написаны тертонами, которые «открыли» их; бон, похоже, включал сложную систему медитации до прихода схоластического буддизма в последние десятилетия VIII в.; жизнеописания Падмасамбхавы – искусно сотканные мифы; совершенно неясно, был ли чань-буддийский монах Хэшан изгнан из Тибета, поскольку царская семья отдала предпочтение индийской буддийской схоластической традиции; знаменитый эпизод, где Атиша критикует практику тантрической медитации Ринчена Сангпо, может быть апокрифической; в старости Наропа, в отличие от образов стройного йогина на его портретах-танках, похоже, был таким толстяком, что ученикам приходилось носить его; Цанг Ньон Херука в конце XV в. полностью переделал исторического Миларепу в согласии со своей программой реформ – помимо прочего, в стандартной иконографии переместив руку Миларепы от левого к правому уху, переписав бóльшую части поэзии, а в биографическом повествовании назначив новых героев и злодеев – для тибетской историографии характерны подобные выдумки. Многие жизнеописания тибетских святых заново создаются из эпических материалов, имеющих мало общего с реальной жизнью этих важных фигур. Вновь и вновь идеализированные типологии заменяют исторические факты в процессе эрозии, пожирающем подробности, которые в противном случае могли бы заинтересовать и вдохновить читателя.

Из-за подобного противостояния между мифом и реальностью становится сложно воссоздать раннюю историю дзогчен. Ещё сложнее собрать по фрагментам историю верования в радужное тело, поскольку существует мало – если они вообще есть – подлинных документов, которые упоминают об этом феномене. В истории дзогчен, как мы указывали выше, происходил бурный процесс синтеза, где идеи, источником которых была та форма махаяны, что широко распространилась в Центральной Азии, использовались общинами йогинов в регионах к западу и северу от Тибета (как показывают исследования Майкла Уолтера о Джабире Йогине). Эти йогины типологически отождествляются с первыми мастерами дзогчен, хотя точное значение слова «дзогчен» в этот период отсутствует, и в реальности не существует школы или ордена «дзогчен». Поэтому, когда Дэвид Джермано спрашивает об истоках и характере раннего или изначального дзогчен, мы хотели бы предложить ответ, который отсылает к этому среднеазиатскому буддизму, ныне известному нам по фрагментам сутр и картин, обнаруженных археологами в оазисах Шёлкового пути. Этот буддизм подарил Китаю некоторых величайших переводчиков санскритских буддийских текстов – этот среднеазиатский буддизм создал мост, объединивший огромные территории Центральной Азии, и прибыл в Китай, вытесняя прежние переводы, которые проникли туда из Индии. Утверждают, что идеи махаяны пришли в Тибет благодаря фигуре Хэшана, однако ясно, что также они пришли по западному маршруту, ведущему в царство Шанг-Шунг. Передачи учения датировать нелегко. Некоторые ранние формы бон, возможно, получили эти буддийские учения из центральноазиатских, даосских и индийских источников, задолго до VIII в.