В подобных работах, где постоянно используется буддийская терминология, нельзя не заметить длительный, очень глубокий диалог между христианским автором и одним или несколькими собеседниками-буддистами. Нам известно имя по меньшей мере одного из них – монаха Праджни, который был родом из Центральной Азии. Мы также знаем, что своим переводом одной из сутр Совершенства Мудрости Праджня и Цзинцзин побудили буддийских монахов, оскорблённых подспудным синкретизмом их совместного труда, обвинить их перед императорским троном. Китайский буддизм в конце VIII в. не внял советам Ашоки, индийского императора III в. до н. э., высеченным в розовом граните, а именно Двенадцатой каменной надписи Ашоки:
Царь Пиядаси, наперсник богов, воздаёт хвалу всем вероучениям – ушедшим из мира и находящимся в миру, – и дарениями и всевозможными хвалами он почитает их. Но не так ценит наперсник богов дарение и хвалу, как то, чтобы увеличивалось достоинство всех вероучений. А увеличение достоинства многообразно. Но основа его такова. Это сдержанность в речи, чтобы не было восхваления собственного вероучения и порицания чужого вероучения без всякого повода или было лёгкое (порицание) по тому или иному поводу. Но следует именно восхвалять чужие вероучения по каждому поводу. Поступающий таким образом и своё вероучение воистину возвышает, и чужому вероучению способствует. Поступающий иначе и своё вероучение губит, и чужому вредит. Ведь когда кто бы то ни было хвалит собственное вероучение или порицает чужое вероучение с мыслью: «Придам блеск собственному вероучению», поступающий так из приверженности собственному вероучению его-то именно и губит. Но доброе дело – сходиться вместе, дабы внимать Дхарме друг от друга и (ей) повиноваться. Ведь таково желание наперсника богов: «Все вероучения да будут умудрёнными и приносящими благо». И тем, кто привержен тому или иному из них, надлежит сказать: «Не так ценит наперсник богов дарение или хвалу, как то, чтобы возрастало достоинство всех вероучений». И многие пекутся (об этом)[21]
…429Тем не менее что-то вдохновило Цзинцзина и Праджню работать вместе, следуя древнему завету Ашоки, и стоит отметить, что династия Тан одобряла разнообразие религий по всей империи, вплоть до трагических событий 840-х гг., когда буддизм, христианство и манихейство были запрещены и стали преследоваться как «иноземные культы». Однако наш вопрос остаётся в силе: что пробудило диалог между буддистами и христианами в VIII в.? Чтобы реконструировать эту встречу, приходится прибегать к воображению; однако, к счастью, дошедшие до нас тексты позволяют заметить, что определённые темы, объединяющие буддизм махаяны, сирийское созерцательное христианство и ранний, или изначальный, дзогчен, позволяют вести диалог на уровне внутреннего опыта.
Если взглянуть на словарь христианских текстов, приведённых в главе 3, можно заметить проблемы, которые возникают при встрече с буддизмом. Как можно объяснить Евангелие и его сотериологию в буддийских терминах? Действительно, по какой причине возникают попытки применять буддийские термины для описания христианского спасения? Очевидно, имеет место беседа, в которой христиане пытаются объяснить свои верования китайским буддистам. Поразительные познания Цзинцзина в терминологии китайского буддизма указывают, очевидно, на долгий период обучения и, скорее всего, практики медитации. Приведём некоторые примеры, заимствованные из нашего перевода примечаний Николини-Цани430
: