• Атеисты, которых всё же привлекает «духовность», не нуждаются в боге; если человек практикует в контексте подлинной линии дзогчен, ему доступны полная реализация и освобождение. Также атеист с чувствительной душой освобождается от болезненного чувства вины, которое может возникнуть после отречения от теистического культурного наследия западной цивилизации. Интересно, что в «Высшем источнике», переводе тантры дзогчен
• Даже внутрибуддийская полемика и религиозная рознь решаются в пользу одной конкретной линии практики, которая претендует на звание высшей колесницы среди всех прочих колесниц традиции. Для этой линии характерны многие эмоциональные черты, например гуру-йога, которые могут заменить благочестивый теизм и христианскую веру в Воплощение.
Сколь бы привлекательными ни казались эти решения, остаются нерешённые проблемы:
• На данный момент нет научных доказательств достижения радужного тела. Да, есть несколько убедительных фотографий476
и бесед. Есть усохшие тела, которые ещё предстоит изучить судебно-медицинским экспертам, имеющим опыт в изучении естественной и искусственной мумификации. Тем не менее, насколько я знаю, отсутствуют отчёты скептиков, присутствовавших во время таких феноменов. Это означает, что нет контрольной группы, позволяющей установить правдивость «верующих» наблюдателей или протестировать различные методы фальсификации. Примечательно, что даже такой практик, как Мэттью Капстейн, проявляет осторожность в своём эссе «Странная смерть Пемы, укротителя демонов». Он заявляет, что на его собственного учителя Серло Кхенпо Сангье Тензина (1924–1990) глубоко повлияло растворение тела другого йогина-мирянина в Восточном Тибете. В результате этого проявления сын мирянина обнаружил, что «его мир полностью перевернулся, и уже давно он отказался от обычного монашеского призвания в пользу более эксцентричного образа жизни йогина и адепта системы Великого совершенства»477. Капстейн во многом исследует ту же сферу, которую мы рассмотрели в этой книге, не приводя детально свидетельств сиро-персидских христиан, манихеев и тамильских сиддхов. Все примеры историй о радужном теле, которые он приводит, появляются после XI в., а значит, в период, когда откровения тертонов стали ключевой чертой дзогчен. Он указывает, что исключительная претензия на радужное тело «стала важным аспектом апологетики ньингма»478. Он также обращает внимание на случай Кхенпо Ачо, обращаясь к газетному сообщению из Китайской Народной Республики, которое не согласуется с полученными нами свидетельствами очевидцев479. Выводы Капстейна, где он также скрупулёзно предлагает некоторые возможные естественные объяснения480, ясно показывают его осторожность, а также гипотезу о сочувствующей позиции эмических рассказов, аналогичную нашей. И всё же наиболее полезными являются следующие комментарии:В последнее время мы привыкли описывать опыт как культурно сконструированный или, лучше сказать, опосредованный конструкциями языка и культуры. Никакие данные, которые я представил здесь, не опровергают эту точку зрения. Однако следует проявлять осторожность, чтобы не говорить о самих культурных конструкциях как о жёстких повторах парадигм, отличающих конкретную культуру. То, что конструирует культура, можно в лучшем случае описывать в качестве податливого поля, где усвоенные традиции и живой опыт людей вступают в диалог и через диалог формируют и преобразуют друг друга… Как мы видели, например, даже если считать, что феномен радужного тела в целом – тибетская культурная конструкция, тем не менее этот феномен мог в важных отношениях оспариваться в самом Тибете… Здесь мы, конечно, сталкиваемся с той проблемой, что в отличие от многих форм религиозного опыта, о которых рассказывают, например, видений и переживаний более мистического толка, которые можно понимать как события, происходящие сугубо в пределах субъективного сознания, радужное тело нацелено на описание физического события. Оно принадлежит к классу чудес. Кто мы такие, чтобы говорить, что подобного не бывает?481