Радужное тело и воскресение. Духовное достижение, растворение материального тела и случай Кхенпо Ачо

Возможно, вершиной христианского взаимодействия с буддизмом и даосизмом в VIII в. является «Книга о реализации глубокого покоя и радости» (Zhixuan anle jing)¹⁶⁰

. Эта рукопись – образец невероятно изысканных каллиграфии и языка; это роскошное произведение, созданное с целью сохранения высокоценимой традиции в китайской общине Сиро-персидской церкви¹⁶¹

. Однако едва ли эта община финансировала создание этой работы в такой поздний срок, поскольку на тот момент, когда пещеры в Дуньхуане закрыли, христианская община в Китае сократилась и стала незначительным меньшинством. Вероятнее, как заключает Лин Ушу, оригинальный текст был сочинён сразу после создания знаменитой Несторианской стелы, в последние десятилетия VIII в. (во времена правления императора Децонга, 780–804), задолго до того, как династия Тан стала преследовать иноземные религии (в 845 г. при императоре Уцонге)¹⁶²

. Николини-Цани делает вывод, что этот текст, вероятно, сочинён христианским монахом Цзинцзином, который довольно искусно владел литературным китайским языком, как явствует из Несторианской стелы. В литературном движении, представленном этим и другими текстами, найденными в Дуньхуане, для описания христианского послания применяли буддийскую и даосскую терминологию. Однако, в отличие от более ранних китайских христианских текстов, которые переводились с сирийского на китайский и в которых для удобства использовали китайскую религиозную терминологию, в этих более поздних работах обычно так активно воспринимаются

буддийские и даосские религиозные взгляды, что более традиционная христианская сотериология явно отходит на второй план (например, жертвенная смерть Христа на кресте). В определённом смысле диалог и сотрудничество между исследователями христианства, буддизма и даосизма сформировали общий глоссарий, а для христиан – возможность создать такой богословский подход, который обращался к затруднениям их собеседников. Поэтому вопрос состоял не просто в языковом приобщении христианства к культуре Китая, но и в появлении характерно китайского христианского богословия¹⁶³. Это могло произойти лишь при встрече на уровне глубинного диалога духовного опыта. Мало допустить присутствие в буддийской сотериологии ряда направлений, вопросов, ориентиров, которые не рассматривались (и до сих пор не рассматриваются) в традиционном христианском богословии. Значение глубоких вопросов о человеке, задаваемых буддистами и даосами, а также возможная адекватность их ответов могли быть доступны только христианам, которые имели глубокий опыт практики в буддизме или даосизме. Это произведение о «глубоком покое и радости» – документ, свидетельствующий о творчестве, которое может рождаться благодаря обмену религиозным опытом на довольно глубоком уровне.

Поскольку этот труд был написан в конце VIII в., он помещает нас в мир зарождающегося в Тибете учения дзогчен, а временами и в полемику с северо-индийским шиваизмом, добуддийскими устными учениями Тибета, а также китайским чань-буддизмом. Кроме того, «Книга о глубоком покое и радости» отражает духовную мощь великих сирийских созерцателей, таких как Иосиф Хаззайя и Иоанн Дальятский. Этот труд – отважная попытка синтеза китайского буддизма и христианства; созданный в точке расцвета Сиро-персидской церкви в Китае и хранящийся в пещере Дуньхуана, он может претендовать на роль текста, который мог определить новые веяния в тибетском буддизме в период его первого проникновения или сразу после него, в период фрагментации IX и X в. Привожу мой перевод с итальянской версии Николини-Цани, используемой с его разрешения: