Проч[ел] I дейст[вие] Марфы[255]
Пушкину, сказав: «Моя цель на другом поприще, след[овательно], неудача на этом не приведет меня в уныние. Будьте откровенны». – «В восторге». – «Я не ждал. Боюсь хвалить вас. Ну, если вы разовьете характеры так же, дойдете до такой высоты, на какой стоят нар[одные] сцены. Чудо. Уд[ачная?] догадка. Это и хорошо, что вам кажется общим местом. Diable etc.». Приятно.Про[читал] еще 2 действия. Пушкин заплакал: «Я не плакал с тех пор, как сам сочиняю, мои сцены народные ничто перед вашими. Как бы напечатать ее», и целовал и жал мне руку.
Пушкин говорил М.А. Максимовичу, что князю Юсупову хотелось от него стихов, и затем только он угощал его в Архангельском.
– Но ведь вы его изобразили пустым человеком.
– Ничего, не догадается![256]
Сегодня говорил мне Пушкин об актере Montalan: «Я применил к нему стих Лафонтена: «Voilà tout mon talent, je ne sais s’il suffit» [Вот весь мой талант, не знаю, достаточно ли его].
* Приезжал он ко мне сам, перед тем, как вздумал жениться. «Я, – говорит, – Марья[258]
, невесту сосватал, жениться хочу…» – «Чем, мол, вас, батюшка, угощать я стану? Сем, мол, яишеньку сделаю!» – «Ну, сделай, Марья!.. – Все наше решилося, – говорит, – Марья: все, – говорит, – поломали, все заросло!» Побыл еще часика два. «Прощай, – говорит, – Марья, приходи ко мне в Москву! А я, – говорит, – к тебе еще побываю».On m’a conté une anecdote du poète Pouchkine. Quelqu’un, après une longue absence le revoquant, lui demande: comment, mon cher, on me dit que vous allez vous marier? Certainement, repondit l’autre, et ne croyez pas que ce sera la derniere sottise que je ferai dans ma vie [Мне рассказывали анекдот о поэте Пушкине. Кто-то после долгого отсутствия, увидев его, спросил: «Как, мой дорогой, мне передавали, будто вы женитесь?» «Совершенно верно, – ответил тот, – и не думайте, что это будет последней глупостью, которую я сделаю в своей жизни»].
После Июльской революции 30-го года, Пушкин говорил: «Странный народ! Сегодня у них революция, а завтра все столоначальники уже на местах, и административная махина в полном ходу».
В.Л. Пушкин[259]
, четверть часа до кончины видя, что я взял в руки «Литературную Газету», которая лежала на столе, сказал мне задыхающимся и умирающим голосом: «Как скучен Катенин!» – который в то время печатал длинные статьи в этой газете. – «Allons nous-en, – сказал мне тут Александр Пушкин, – il faut laisser mourir mon oncle avec un mot historique» [Уйдемте, дадимте дяде моему умереть с историческим словом].Нам передавали современники, что, услышав эти слова от умиравшего Василия Львовича, Пушкин направился на цыпочках к двери и шепнул собравшимся родным и друзьям его: «Господа, выйдемте, пусть это будут последние его слова».
И.И. Дмитриев, подозревая причиною кончины Василия Львовича холеру, не входил в ту комнату, где отпевали покойника. Александр Сергеевич уверял, что холера не имеет прилипчивости и, отнесясь ко мне, спросил: «Да, не боитесь ли и вы холеры?» Я отвечал, что боялся бы, но этой болезни еще не понимаю. «Немудрено, вы служите подле медиков. Знаете ли, что даже и медики не скоро поймут холеру. Тут все лекарство один courage, courage и больше ничего». Я указал ему на словесное мнение Ф.А. Гильтебрандта[260]
, который почти то же говорил. «О да! Гильтебрандтов немного», – заметил Пушкин.