Революция

– Особенно для меня.

Йунуэн никак не отозвалась на сквозившую в его словах иронию.

– Но ты сумел выжить?

– Мне помогли.

– Кто?

– Не все ли равно?

– А почему же ты не уехал в Испанию?

– Мне нравится Мексика.

– О господи… Да кому может нравиться этот хаос?

– Мне.

Она посмотрела на него в безмерном удивлении. Или, быть может, с нежностью. Во всяком случае, ее растерянность не казалась наигранной.

– Ты всегда был мальчиком со странностями.

Они прошли по аллее еще и остановились у скамьи. Йунуэн села и закрыла зонтик.

– Ты еще встретишь любовь, – сказала она.

Мартин оставался на ногах.

– Зачем ты хотела меня видеть?

Она пододвинула к себе зонтик, освобождая Мартину место рядом. И вдруг показалась ему холодно-деловитой.

– Знаешь, в последнее время у папы начались неприятности.

Мартин присел, а она стала рассказывать. Антонио Ларедо, в свое время бывший сторонником Порфирио Диаса, не слишком симпатизировавший Мадеро, относился к тем, кто восторженно приветствовал переворот генерала Уэрты, и, более того, получал в пору его правления различные льготы и выгоды. Потом, после нового триумфа революции и изгнания Уэрты он столкнулся с трудностями, которые хотел преодолеть с помощью людей, близких к Каррансе. Но тут произошел разрыв конвенционалистов и конституционалистов, вождь революции сбежал в Веракрус, власть взяли Вилья и Сапата – и дон Антонио попал под подозрение. И оказался под вполне реальной угрозой репрессий.

– Ему давно угрожали. А два дня назад за ним пришли. Но к счастью, его вовремя предупредили, и он успел уйти… Сейчас скрывается у надежных друзей, но мы не знаем, как долго он сможет там оставаться.

Она взглянула на тетушку, которая, держась на расстоянии, стояла вместе с телохранителем у одного из фонтанов.

– Это было так ужасно, – задрожав, вздохнула Йунуэн. – Эти бандиты дубасили в двери, потом вломились в дом и все там перевернули вверх дном.

– Вильисты или сапатисты?

– Северяне, как нам показалось. Люди Панчо Вильи… Твои соратники… Они еще и утащили несколько ценных вещей.

Мартин сидел, уставясь в землю, между носами своих башмаков. Но видел, как давние чувства, если они еще дышали в нем, медленно рассеиваются в воздухе парка, улетают все дальше, тают под теплым ветерком.

– Ты можешь что-нибудь сделать? – едва ли не с жадностью спросила Йунуэн.

– Что именно?

– Помочь моему отцу.

В этот миг Мартин, к собственному удивлению, не испытал ни горечи, ни скорби. Ничего, кроме легкого и печального облегчения, подобного освобождению. Так перебирают в чулане памятные вещицы, ныне не трогающие душу.

– Защитить его, а значит, тетю Эулалию и меня, – настойчиво произнесла Йунуэн.

Мартин наконец взглянул на нее. Медленно поднял и повернул к ней голову, в последний раз задержавшись на самоцветной синеве глаз, впервые открывшейся ему три года назад, в «Жокей-клубе», а потом заставившей обменяться выстрелами с Хасинто Кордобой.

– Постараюсь, – ответил он.

Она благодарно взяла его за руку. И, при этом движении случайно задев кобуру у него на боку, смутилась:

– Ты что, с оружием?

Мартин снял шляпу, закинул голову к небу, глубоко вздохнул. Солнце, пробившись сквозь кроны деревьев, осветило его безмятежную улыбку. Он чувствовал, что свободен от бремени прошлого, от долгов и обязательств и пребывает в мире со всем и всеми. С Йунуэн, с Мексикой, с движением светил, со всей вселенной.

– С некоторых и уже давних пор, – бесхитростно ответил он, – я всегда с оружием.

Кафе «Ла Опера» было отделано во французском духе – обшитые деревом стены, резная мебель, бархатные кресла, длинная ореховая стойка. Поместительное заведение фасадом выходило на улицу 5 Мая. Войдя туда, Мартин и Хеновево Гарса убедились, что заняты лишь два стола: за одним, у самого входа, пили пиво шестеро охранников Панчо Вильи, за другим, в глубине, сидел сам Вилья в компании Сармьенто, личного секретаря Луиса Агирре и Томаса Урбины, своего давнего, еще с разбойных времен, друга, а ныне командира Северной дивизии. Трапеза подходила к концу.

– Ай, Хено, дорогой! – воскликнул генерал, завидев вошедших. – Как славно, что ты его притащил! Подчаливай сюда, инженер.

Панчо Вилья был в цивильном костюме, и с цивильностью диссонировал только револьвер на поясе. Курили и пили французский коньяк все, кроме генерала. Он усадил новоприбывших, заказал кофе и оглядел Мартина с ног до головы:

– Каким ты нынче франтом, дружок. Любо-дорого взглянуть… Много ли сердец разбил?

Мартин улыбнулся в ответ:

– С кем поведешься, генерал…

– Ну да, ну да… – Вилья дотронулся до шейного платка из тонкого шелка. – Нам всем перепало. Глянь-ка на Сармьенто – щеголяет в сшитых по мерке сапогах английского фасона; или на Урбину – и вспомни, какой он был и каким стал: мундир ему построили не где-нибудь, а в самолучшем ателье «Идеал Торреона», и пахнет от него мылом «Звезда Помпеи». – Он повернулся к Гарсе и показал на его поношенную узкую курточку чарро. – И только майор наш упрямо предпочитает прежнюю одежку. А, Хено? Верно я говорю?

– Ваша правда, генерал. По одежке, сами знаете, протягивай ножки.