Рихард Феникс. Море. Книга 3

— Дитя с неразбавленной кровью, у тебя нет ничего, что бы мог ты мне дать. Чем ты мог бы меня одарить. Но ты слышишь души моей голос. Не все это могут, по правде, никто. Ну почти. Лишь раз или два в сотню лет нахожу я готовых услышать, нахожу я, возможно, тех лучших, что гораздо ценнее народов, породивших их всех. Год от года эти связи тускнеют и гаснут. Только в случае их угасанье значит смерть — неминуемо, горько. Я же, гаснув, готова спуститься на землю, кружась и танцуя, дабы разом прервать все печали. Я не вынесу больше позора, наблюдая за вами, дитями, безотчётно калечащими души. Я не знаю, зачем это нужно. Для чего вы, редкие пташки, высоко так взмываете в небо, где звучит душа моя ветром. Но ведь всё не напрасно, не зря? Ответь мне дитя.

— Я не знаю, Эньчцках! Почему именно я?

— Ты, свободный, так невинен и чист, словно свежий сорванный лист, не успевший стать твёрдым и жёстким, не успевший растратить всю силу, вольный сам выбирать своё место пред тем, как иссохнешь, истлеешь, неподвластный семейным устоям, будто новый бог Феникс на землю сошёл. Приходи ко мне, сын, будет всё хорошо.

— Куда приходить? В Виллему, в город Солнца? — закричал он в своих мыслях, но не услышал ответа. На него упал океан.

* * *

— Хватайте верёвку! — страшным голосом рявкнул Джази, стряхнул сапоги и бросился за борт.

Алек подскочил к носу лодки. Руки его тряслись, ноги подкашивались. «Ветер! Во всём виноват ветер. И сильные волны», — лихорадочно думал он, до рези в ладонях вытягивая за верёвку тело. «Где Джази? А, вон…»

Голова, облепленная белыми волосами, показалась над тёмными водами, и тут же волна зализала его. Верёвка терялась в сумраке, лодку повело, натяжение усилилось. Алек вцепился в мокрую плетёнку, потекло по пальцам, упёрся ногами в борта, напрягая все мышцы, тащил изо всех сил. Пришлось сделать шаг в сторону: нос крутанулся, вода захлестнула на палубу.

— Держу!

Крик Джази заглушила волна, в небе сверкнуло и грохнуло. Всё на миг стало пепельно-белым. На плече пирата, обхватившего другой конец верёвки, висело маленькое тело, которое больше не окутывал огонь.

За спиной Алек услышал вой. Обернулся. Лукреция, протягивая чёрные от крови руки, стояла у борта. Стояла у борта и выла как раненый зверь.

Глава 91

Сложный выбор

Нигде

Белым, здесь всё было ослепительно белым. Рихард заслонил глаза правой рукой, прищурился, повёл плечами, чувствуя фальш в своём теле: что-то было не так, чужеродно, непривычно, иначе, — но не смог понять, что. Впереди из равномерного света выступили четыре формы — округлые сверху, прямые по бокам, похожие на странные камни или табуреты с мягчайшими подушками, такие высокие, словно приглашали к столу совсем маленьких детей. Но стола не наблюдалось. И сходство утратилось как только полусферы начали светиться.

— Подойди и взгляни, дитя моё, — раздался уже знакомый голос.

Из ниоткуда, будто сотканная из света, появилась женщина в белоснежных одеждах. Лишь плавные движения помогали различить её фигуру, да глаза, чёрные, как страх. Шлейф платья и длинные рукава уходили в даль. Тонкий палец указал на полусферы, те вспыхнули ярче. Рихард почувствовал жжение на лице, закрылся и левой рукой, но тут же опустил. Перьев, которые он на ней вырезал во время инициации, не было. Кожа оказалась ровной и гладкой с нервно бьющимися под ней каналами вен. Мальчик покрутил руку, чтоб разглядеть со всех сторон, и заметил, что женщина, всё ещё указующая на правильные формы, не отбрасывала тени в отличие от него.

— Ты — Эньчцках⁈ — предположил Рихард.

Голос его был каким-то туманным, приглушённым, но ровным, он расходился эхом и таял в вездесущей белизне. Отчего-то непривычным казался собственный голос, словно в последнее время звучал иначе.

— Подойди и взгляни, — повторила она и направилась к формам.

Мальчик сдвинулся с места, стараясь не смотреть под ноги, которые по щиколотки тонули в белом. Он увидел на себе привычную красную жилетку. И это тоже было не так, как должно. Точнее… Он отвык от неё. Потому что снял? Нет. Иное. Он безуспешно искал ответ, бредя в клубящемся тумане на ватных ногах, и не находил. Ещё эти перья… Может, он и не вырезал их вовсе? Может, ему ещё нет и двенадцати лет и огонь пока неподвластен? Тряхнул головой. Волосы, привычно собранные в хвост на макушке, мягко коснулись ушей и шеи. «Слишком длинные», — рассеянно отметил он.

Что-то волочилось позади с каждым шагом, тёрлось, шуршало — совсем не такие звуки, как чудились в этом месте. И от них не было эха. Чистый настоящий звук. Обернулся — пустота. Пригляделся — в самом деле ничего нет. Но отчего же так сдавливало пояс, будто узким тугим ремнём перевязан⁈ А формы с сияющими верхушками и не думали приближаться. Более того, они отдалялись. А Эньчцках — он был уверен, что это она, — стояла рядом с ними, и сквозь её фигуру сочился свет, становясь то ярче, то глуше, как вспышки с неравными промежутками. «Как небо предгрозовое», — промелькнуло в мыслях, и резкий укол боли за глазами на миг ослепил Рихарда.