Ромовый дневник

Я съехал по склону на плотный пляжный песок. Йимон вскинул руку и наискосок помчался к кромке прибоя. Я швырнул кокос по высокой длинной дуге; тот пролетел над ним и шлепнулся в воду, взметнув брызги. Йимон прыгнул в море, скрылся на секунду, затем вынырнул с кокосом на вытянутых руках.

Я повернулся и кинулся бежать, пока «мяч» валился на меня из жаркого синего голубого неба. Вновь больно ударило по рукам, но на этот раз я его удержал. Было приятно поймать длинную передачу. Мы обменивались короткими, центровыми пассами, швыряли длинные передачи вдоль боковых линий, и по истечении некоторого времени мне показалось, будто мы заняты каким-то священным ритуалом, постановкой, которой воспроизводим все наши юные субботы – мы, нынешние экспатрианты, оторванные от игр и шума пьяных стадионов, слепые к фальшивым цветам счастливых спектаклей – после многих лет насмешек в адрес футбола и всего того, что он собой олицетворял, я очутился на пустом карибском пляже и выписывал ногами дурацкие узоры передач с усердием фаната дворовой команды.

Пока мы носились туда-сюда, падали и зарывались в прибой, я припомнил собственные субботы в Вандербильте и красоту игры того защитника от «Джорджия-Тек», который все глубже и глубже топил нашу команду. Его мускулистая фигура в золотистой футболке… а вот я лечу, угодив ногой в ямку, которой никогда здесь раньше не было… сижу неприкаянный на скамейке запасных… дикий рев трибун по обеим сторонам… наконец-то этого ублюдка сбили с ног… только б увернуться от «быков», что мчат к тебе как пушечные ядра… потом вновь встать в стенку и встретить лицом эту жуткую машину… Да, то была не игра, а сущая пытка, но прекрасная в своем роде; вот мужики, которые в жизни больше не сыграют так, как это у них получилось сегодня, и даже не поймут, откуда что взялось. Сущие бандиты и тупицы, громадные мясные туши, натренированные до отточенного мастерства; каким-то образом они овладели искусством этих запутанных розыгрышей и передач и в отдельные моменты превращались в художников…

Наконец я утомился и мы вернулись к патио, где Сала и Шено до сих пор о чем-то разговаривали. Похоже, они немножко набрались, а после нескольких минут разговора я сообразил, что Шено на самом деле уже поплыла. Она то и дело хихикала по поводу и без повода, а потом принялась передразнивать южный акцент Йимона.

Мы еще посидели где-то с час, благодушно посмеиваясь над ней и поглядывая на солнце, клонившееся в сторону Ямайки и Мексиканского залива. В голове вдруг промелькнуло, что в Мехико еще светло. Я там никогда не был, и меня вдруг разобрало невероятное любопытство. Несколько часов, проведенных за ромом, в сочетании с растущей неприязнью к Пуэрто-Рико довели до того, что я был готов сорваться в город, пошвырять шмотки в чемодан и вылететь первым же рейсом в западном направлении. А почему нет? Я даже не успел обналичить чек за эту неделю, в банке есть несколько сотен, тут меня ничто не держит… так почему бы и нет, черт возьми?

Я обернулся к Сале:

– Сколько стоит отсюда до Мехико?

Он пожал плечами и отхлебнул рому.

– Слишком много, – последовал ответ. – А что? Решил свалить?

Я кивнул.

– Да вот подумываю.

Шено вскинула голову; лицо вдруг посерьезнело.

– Пол, вам понравится Мехико.

– Да ты-то откуда все знаешь? – резко отреагировал Йимон.

Она смерила его взглядом, затем уткнулась в свой стакан.

– Вот-вот, – съязвил он. – Давай соси это пойло, еще не нажралась…

– Заткнись! – взвизгнула она, вскакивая на ноги. – Оставь меня в покое, ты, проклятый напыщенный дурак!

Его рука взметнулась так быстро, что я почти не уловил движения; последовал шлепок, когда тыльная часть кисти угодила ей по лицу. Жест был почти что небрежный – ни гнева, ни усилия, – и к тому моменту, когда я понял, что произошло, он уже успел откинуться в шезлонге, бесстрастно наблюдая за тем, как она разразилась слезами. С минуту все молчали, потом Йимон велел ей идти в дом.

– Давай топай. Спать ложись.

Шено перестала плакать, отняла руку от щеки.

– Будь ты проклят, – всхлипнула она.

– Иди-иди.

Она еще с минуту сверлила его взглядом, затем повернулась и скрылась в доме. Мы услышали скрип пружин, когда она упала на раскладушку, после этого всхлипы продолжились.

Йимон поднялся.

– Ладно, – негромко сказал он. – Извините за сцену. – Он задумчиво покивал, глядя на домик. – Пожалуй, я с вами в город съезжу. Что там у нас сегодня?

Сала, очевидно расстроенный, пожал плечами.

– Да ничего, – сказал он. – Хотя я бы поел.

Йимон повернулся к двери.

– Обождите-ка. Пойду оденусь.

Когда он скрылся в доме, Сала посмотрел на меня и печально покачал головой.

– Йимон ее за рабыню держит, – прошептал он. – Жди беды.

Я смотрел в море, на тонущее солнце.

Из домика доносились звуки шагов, но ни одного голоса. Вышел Йимон в светло-коричневом костюме с небрежно повязанным галстуком, закрыл дверь и запер ее снаружи.

– Чтоб не шлялась по ночам, – объяснил он. – Если вообще не отрубится сейчас.

Изнутри раздался взрыв рыданий. Йимон беспомощно развел руками и бросил пиджак в машину.

– Я возьму скутер, чтоб было потом на чем вернуться.