Ромовый дневник

Мы задним ходом выбрались на дорогу и пропустили его вперед. Мотороллер напоминал одну из тех штук, которые сбрасывали на парашютах за линию фронта во Второй мировой: голая рама, окрашенная красной краской, наполовину изъеденной ржавчиной; под сиденьем размещался небольшой мотор, громыхавший под стать многоствольному пулемету Гатлинга. Покрышки успели облысеть до блеска.

Мы следовали за ним по пятам и даже чуть не раздавили пару раз, когда он увязал в песке. Йимон держал высокую скорость, так что нам приходилось нелегко, да еще машина грозила развалиться по такой дороге. Когда проезжали туземную деревушку, на обочину выбежали голые детишки, размахивая руками. Йимон махал в ответ, широченно улыбался, а напоследок приложил к виску руку, отдавая честь в облаке пыли.

На перекрестке с асфальтированной дорогой остановились, и Йимон предложил отправиться в одно знакомое ему местечко, до которого было где-то с милю. «Вполне нормальная еда и дешевая выпивка, – сказал он. – Да к тому же они мне в кредит поверят».

Мы проследовали за ним до указателя «CASA CABRONES»[22]. Стрелка смотрела на грунтовку, уходившую в сторону пляжа. Дорога вела сквозь пальмовую рощу и заканчивалась небольшой парковкой возле жалкой забегаловки со столиками во дворе и музыкальным автоматом возле стойки бара. Если забыть про пальмы и пуэрториканскую клиентуру, она смахивала на третьесортный ресторанчик где-нибудь на американском Среднем Западе. Гирлянда синих фонарей протянулась между двумя столбами с обеих сторон патио; каждые тридцать секунд или вроде того небо рассекал желтый нож прожектора с аэропортовой вышки, примерно в миле от нас.

Я обратил внимание, что единственные гринго в этом кабачке – мы. Все остальные были местные. Они сильно шумели, пели и орали на пару с музыкальным автоматом, однако выглядели при этом усталыми и мрачными. И дело не в ритмической печали мексиканской музыки, а в ревущей пустоте звука, который я не встречал нигде, кроме Пуэрто-Рико: сочетание скулящего стона с угрюмым топотом на фоне увязших в отчаянии голосов.

Это было дико грустно – я не про саму музыку, а про тот факт, что на лучшее их не хватало. Звучали по большей части местные версии американского рок-н-ролла, потерявшего всю свою энергию. Одну из них я узнал: «Мейбеллин». Оригинальный сингл был шлягером, когда я еще ходил в старшие классы. Хорошо помню ее яркий, колоритный стиль… пуэрториканцы превратили ритмичную композицию в повторяющийся погребальный плач, столь же изнуренный и безнадежный, как и лица мужчин, что сейчас выли в одинокой закусочной-развалюхе. Хотя эти типы ни в коем случае не были музыкантами, у меня создалось впечатление, что они пели на публику и в любой момент могли умолкнуть и пустить шляпу по кругу, после чего прикончили бы свою выпивку и тихо растворились в ночи, как клоунская труппа в конце представления, где никто не рассмеялся.

Музыка вдруг стихла, и к проигрывателю бросилось сразу несколько мужчин. Вспыхнула ссора, поток оскорблений – а затем, откуда-то издалека, словно государственный гимн, призванный утихомирить разбушевавшуюся толпу, вплыло медленное позвякивание брамсовой «Колыбельной». Перебранка улеглась; минутное молчание, несколько монеток упало в недра музыкального автомата, и он опять разразился скулящим воем. Мужчины вернулись к барной стойке, смеясь и похлопывая друг друга по спине.

Мы решили некоторое время посидеть просто за выпивкой, а еду отложить на попозже, так что к моменту, когда созрело решение заказать съестное, официант сообщил нам, что кухня успела закрыться.

– Ни черта подобного! – воскликнул Йимон. – Там написано «До полуночи»! – Он показал в сторону таблички, что висела над баром.

Официант помотал головой.

Сала поднял на него глаза.

– Пожалуйста, – сказал он, – вы мой друг. У меня уже сил нет терпеть, я голоден.

Официант вновь помотал головой, уставившись на зеленый блокнот в руке.

Йимон внезапно ударил кулаком по столу. Официант состроил испуганную гримасу и убежал куда-то за бар. Все обернулись в нашу сторону.

– Мяса давай! – крикнул Йимон. – И еще рому!

Из кухни выскочил толстенький коротышка в белой рубашке с короткими рукавами и похлопал Йимона по плечу.

– Хорошие ребята, – сказал он, встревоженно улыбаясь. – Хорошие клиенты… не надо неприятность, о’кей?

Йимон посмотрел на него.

– Мы всего лишь хотим мяса, – мирным тоном промолвил он. – И еще по стаканчику.

Коротышка покачал головой.

– Нет ужина после десяти. Видите? – Он ткнул пальцем в сторону часов. Стрелки показывали двадцать минут одиннадцатого.

– А вон там написано «До полуночи», – повторил Йимон.

Тот вновь помотал головой.

– А в чем дело-то? – спросил Сала. – На стейк пяти минут хватит. И черт с ней, с картошкой.

Йимон поднял стакан.

– Давайте возьмем три выпивки, – сказал он, показывая три пальца бармену.

Коротышка, который, судя по всему, был здесь управляющим, кивнул, затем удалился. Я решил, что кризис миновал.

Через минуту управляющий вернулся, принеся с собой наш чек – небольшой зеленый листок, на котором было написано $11,50, – и положил его на стол.