Российский колокол №7-8 2016

– А? Что?

– Нам в атаку!

Пашутин потряс головой. В правом ухе что-то щёлкнуло, булькнуло.

– Взводными колоннами! – командовал Петров. – Дистанция сорок шагов! За мной! Марш!

Сжимая трёхлинейку, ротмистр бежал вместе со всем по направлению к Ново-Дмитриевской. Точнее, делал вид, что бежит. Несмотря на все усилия, офицерам удавалось передвигаться только скорым шагом. Глубокий мокрый снег, в который ноги проваливались по середину голенища, сковывал не хуже, чем болотная жижа. По колонне расползались негромкие разговоры – отрывистые и короткие фразы, чтобы не сбивать дыхание. Из них стало ясно – Марков решил идти на штурм станицы, не дожидаясь пластунов Покровского, которым было приказано наступать с юга, и конницы, пошедшей в глубокий обход для удара с тыла.

Холодало, обмерзали усы. Ледяной изморозью покрывались шинели.

На ходу Пашутин косился на хищный профиль прапорщика, старавшегося не бросать Наставника одного. Глаза Чистякова то ли блестели от задора, то ли светились в темноте, выдавая истинную сущность.

Способность связно мыслить постепенно возвращалась к Николаю Андреевичу.

«Зачем мы здесь? – думал он, отчаянно борясь с мокрым шинельным сукном, которое так и норовило обвиться вокруг ног и опрокинуть. – Разве это наша война? Сотни лет Детей Протея волновали лишь внутренние беды. Да, мы жили бок обок с людьми, но старательно отмежовывались от их забот и хлопот. За исключением, разве что, извечного противостояния с Орденом Охотников. И вот теперь я бегу, сжимая «мосинку», а рядом со мной – один из наиболее сильных и талантливых учеников. Это при всём при том, что один из них – молодой и подающий надежды – погиб пару недель тому назад. А если ещё и этого настигнет шальная пуля или накроет шрапнельный разрыв? С кем мы останемся? На кого я смогу положиться, с кем работать на благо нашего сообщества? Нужна ли нам эта война? Люди устроили государственный переворот. И даже не один. Первый – в феврале, а за ним ещё один – в октябре семнадцатого. И теперь идут брат на брата. Сражаясь на германской, мы, по крайней мере, осознавали, что защищаем родной край. А теперь? Междоусобица. Каждый шаг, хоть большевиков, хоть добровольцев, ведёт лишь к ещё большему разрушению державы. Великая Империя катится в тартарары. И, главное, и те, и другие ищут лучшей жизни, но каждый – исключительно в своем понимании, не намереваясь выслушать доводы противоположной стороны. Нам это зачем? Дети Протея всегда встраивались в любое человеческое сообщество…»

Бросая мокрый снег из-под копыт, проскакали четверо всадников.

Впереди – ровный и невозмутимый Корнилов. Чистяков проводил его долгим пристальным взглядом. Следом за командующим ехал, ссутулившись в седле, Романовский. Начальник штаба хмурился и втягивал голову в плечи. Их сопровождали адъютанты Лавра Георгиевича – подпоручик Долинский и корнет Хаджиев. Первый белокурый, второй – чёрный, как головешка, со злыми, острыми глазами. Штабная кавалькада – пехоту и скрылась в метельной круговерти.

Ещё полчаса борьбы с непогодой, которую только сторонний наблюдатель мог назвать ходьбой, обостренным нечеловеческим слухом Николай Андреевич различил голос Маркова:

– Промедление смерти подобно, господа! Полку рассыпаться в цепь. Атаковать неприятеля! За Бога, Империю и Корнилова! Ура!

– Рота! Цепью! Дистанция три шага! В атаку! Марш! – продублировал подполковник Петров.

– Ура… Ура… Ура… – нестройно, но решительно отозвались офицеры, разворачиваясь для атаки.

Ледяное крошево летело в лицо. Смёрзшиеся дождинки секли щёки. Слезились глаза.

Николай Андреевич сжимал винтовку, как смытый волной моряк цепляется за нижнюю планку штормтрапа. Даже обострённые чувства, подаренные нечеловеческой природой, не помогали. Где станица? Там впереди, за неясной серой пеленой метели. Там враг, невидимый и неслышный до поры до времени. Где свои? Впереди первая линий цепи – призрачные тени, напоминающие сказочных существ из-за надвинутых поглубже башлыков. По бокам тоже. Справа – Чистяков, идущий упругим шагом, а слева – поручик Синцов, слегка прихрамывающий из-за старой раны. Где-то впереди генерал Марков в неизменной белой папахе. А далеко позади продолжают переправляться через Шебшу добровольцы и длинный обоз.

Внезапно белесый мрак разорвали огоньки выстрелов. Затарахтели пулемёты.

Споткнулся и неловко упал поручик Синцов.

Пашутин припал на одно колено, выстрелил, целясь на мерцающие вспышки.

Передёрнул затвор.

Страха не было. Только злость.

– Ура!!!! – пронеслось над цепью.

– За мной! Вперёд! – отчаянно, закричал ротный Петров. – Ура!

– А-а-а! – подхватили офицеры.

Николай Андреевич не помнил, как за спиной оказались те полторы-две сотни шагов, что отделяли его от околицы станицы. Свистели пули. Падали люди – иные молча, как снопы, иные кричали от боли, отчаяния и обиды – почему я, почему не сосед справа или слева? Пулемёты захлебнулись один за другим. Пришла пора рукопашной.